Величие. Статья Константина Сутягина

1. Тициан, Рембрандт...

Очень хорошо могу представить себе за столом Рембрандта: вот мы, современные художники - а рядом сидит Рембрандт. Иногда разговорчивый, веселый, как на автопортрете с Саскией, или задумчивый, молчаливый, может вообще быть сам в себе, не обращать на нас внимание – но мы его очень хорошо понимаем: Рембрандт - уже художник нашего времени. Его мотивы нам более-менее понятны, его чувства, мысли в голове – встав на цыпочки, мы можем до них дотянуться. Но главное ощущение: он такой же художник, как мы (только гениальный). И сидит с нами за одним столом (гении иногда с нами тоже сидят).

А Тициан… Ничего не понимаю: кто такой, зачем, как? Что у него в голове? Смотришь – и как будто эти картины писал человек с другой планеты: ничего у нас с ним общего. Какой-то бог с Олимпа - столько в нём совершенно непонятного мне величия!

Вот, сообразил: величие – это и есть разница между Тицианом и Рембрандтом. Тициан – это великий человек. Как он может оказаться с нами за одним столом? Великих людей не бывает! Александр Суворов гениальный полководец, но я могу представить себя с ним за одним столом (представляю себя робким, заискивающим – но в принципе всё понятно). А вот рядом с Александром Македонским – нет. 
Могу представить себе гениального Чехова - что там у него в голове, а Шекспир – не понимаю: как будто загадочный бог. 
Произошел какой-то разрыв в антропологии: великие люди исчезли - и появился маленький человек. Мы все стали маленькие – кто-то умный, кто-то более успешный, кто-то сильный, кто-то гениальный (Лев Толстой), богатый, безумно смелый… Часто встречаются понты, но вот врожденного величия больше нет (Тициан).

Ух, какие люди!

…

А теперь все люди маленькие. 
А маленький человек может обрести величие только через страдание – это и есть Рембрандт. 

2. ... и Федор Степанович Рокотов.

...И еще художник другой антропологической эпохи - волшебный Федор Степанович Рокотов. Не могу представить, что у него внутри, не мог бы сидеть с ним за одним столом. 
Ведь он маленький человек, да? Сын крепостной, никакого гордого тициановского духа в помине нет… Но, вглядеться – у него ведь тоже величие в картинах! А при этом ни капли страдания (как у Рембрандта). Совершенно непонятное величие и совершенно непонятная нежность.
 (Т. е. нежность ещё можно понять, но величие-то откуда? Ведь чтобы написать величие, художник должен сам это чувство испытывать!)

Его картины – это как если бы нежность и величие имели воздушную, газообразную природу, и их надували в воздушные шарики, на которых нарисованы глаза, носы и уши. Мы сразу забываем, что эти люди – конкретные исторические деятели. Что, наверное, они интриганы, крепостники, что, наверное, они в своей жизни делали гадости, может, и заискивали у более сильных… Но какое величие на портретах! Ничего не понятно. Похоже, что в сочетании с нежностью Человек оказывается велик не сам по себе - а как творение, как замысел? Как будто это его только что нарисовал Господь Бог .
У Рокотова такие нежность и любовь, такое полное, искреннее восхищение перед миром (ни капли критики!) - наверное, это бывает только когда полностью забыл, что тут хотел получить для себя лично. И, похоже, человек при этом вовсе не превращается в ничтожество (как это бывает при смирении процентов на 15-20). При полном 100%-ном смирении человек обретает величие, сопоставимое с величием Тициана. 
Но если в присутствии образов Тициана выпрямляешься и наполняешься непонятным достоинством – то от образов Рокотова только глупо улыбаешься... Вот только сесть рядом тоже нельзя – как можно сидеть за одним столом с радостным и бесплотным ангелом?

3. Пейзаж

Образ человека исчезает из искусства. Это и понятно: исчезли герои, не стало больших поступков, человек превратился в среднестатистическую единицу – а раз так, зачем его рисовать на холсте масляными красками?
Но это врожденное величие сохраняется в  мире – там, где нет человеческой воли (воли маленького человека). И когда человек вдруг оказывается с ним рядом – море, скалы, пустыня, горы – то как бы "намагничивается" от них этим утраченным величием. Великое смывает мишуру, блестки, пошлость. На фоне великого почему-то успокаивается взгляд. Походка становится торжественной, а в голове появляются более серьезные мысли. 
Великое опять превращает нас в людей – пусть и таким косвенным образом.