Ксения Некрасова

«Где-то на станции дачной...» (статья Ольги Викентьевны Зуевой)

    

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

…Пусть не филолог, не поэт и в прошлом просто инженер, читая белые стихи, как бы сбивала каблуки, как бы по пашне зимней шла… Как будто в стылой тишине она сама пропела мне: 
    Нет! Зеркало не льстец, 
    правдивее поклонников оно, 
    мой милый, 
    мой домашний друг, 
    я скоро подойду к тебе, 
    и ты, не улыбаясь, отразишь 
    седую голову мою. 
    Так в жизнь мою вошли стихи, называемые верлибром, и Ксения Некрасова. Женское счастье — что это такое?… Дом, семья, дети. Всего этого была лишена Ксения. Но она была и остаётся талантливейшим поэтом. Её стихи дышат любовью к жизни и к людям и пробуждают в нас чувства добрые. 
    Мой город-наукоград распростёрся от дачи Перлова до Болшевской коммуны, от Клязьмы до Яузы… Народ в городе по социальной принадлежности живёт разный. Значительная часть — люди, которые внесли весьма ощутимый, важный вклад в развитие отечественной науки. Здесь, в Болшеве, жила и женщина, сумевшая преодолеть сиротство, нищету, физическую немощь и рассказать о времени, о себе в стихах. Это Ксения Некрасова. 
    Вы, читатель, право, 
    не стесняйтесь, 
    Чувствуйте себя как дома. 
    С вашей стороны чудесно, 
    что в такой метельный вечер 
    Навестить зашли 
    Угрюмого поэта. 
    Проходите и садитесь к печке. 
    А чтоб вой трубы 
    Не беспокоил сердце, 
    Я вам сказку расскажу сейчас… 
    Она могла написать эти строки в доме подле церкви Косьмы и Дамиана, что и сейчас, слава Богу, действует в Болшеве. Здесь, где квартиры в частных домах были дешевле, чем в Москве, нашла она крышу над головой. 
    Вот как о Ксении писал Ярослав Смеляков: 
    Что мне, красавицы, ваши роскошные тряпки, 
    ваша изысканность, ваши духи и бельё? — 
    Ксеня Некрасова в жалкой соломенной шляпке 
    В стихотворение медленно входит моё. 
    Как она бедно и как неискусно одета! 
    Пахнет от кройки подвалом или чердаком. 
    Вы не забыли стремление Ксюшино это — 
    платье украсить матерчатым мятым цветком? 
    Жизнь её, в общем, сложилась не очень удачно: 
    пренебреженье, насмешечки, даже хула. 
    Знаю я только, что где-то на станции дачной, 
    вечно без денег, она всухомятку 
     жила… 
    Попробуйте найдите место, где в нашем Королёве поступь времени не так заметна, где оно остановило, замедлило свой ход. Я нашла три таких уголка. Это дом в Валентиновке, из которого мать, простая женщина, проводила на фронт четверых сыновей. Младший, Валерий (Вася!) Уткин, взорвав «Фердинанд», завершил свою земную жизнь, став Героем Советского Союза Валерием Степановичем Уткиным. 
    Ещё одно место — это усадьба Крафта, маленький уютный домик в липовом парке, где в 1921 году Владимир Ильич Ленин, восстанавливая здоровье, продолжал руководить страной и даже успевал сам расчищать дорожки от снега… Как бы неоднозначно ни оценивалась личность Ленина сегодня, это был Глава Государства Российского… 
    А возле Храма Косьмы и Дамиана жила Ксения Некрасова. Что она оставила нам? Стихи. Подлинную поэзию. 
    …И ни тына, ни оград: 
    Вместо тына 
    Всё рябина 
    понасажена подряд. 
    …и стоит рябина 
    Вся в цветах горючих, 
    Белыми букетами 
    Украшая ветви, тонкая, высокая, 
    Грому непокорная. 
    Пред лицом соседей 
    Горечь одиночества 
    Пряча у корней. 
    Нет знаков препинания, необычны ритм и рифмы… Но созданные ею образы, картины праздничны и красочно сочны. Такова сирень с голыми «веками-ветвями», не облагороженными рукой садовника. Встаёт перед глазами родной русский палисад. Ксении была интересна жизнь во всём её многообразии. И росинка на лепестке цветка привлекала её внимание, и сила духа человеческого, и широта души русской. 
    Люди, а 
    люди! 
    Знаете ли вы 
    русскую песню, 
    когда сердце её 
    облегла тоска 
    и бытья бесконечная степь 
    изрезана дорогами неудач? 
    И в грусти несказанной, 
    неизмеренной, 
    неисхоженной, 
    сидит русский 
    и поёт свою песню… 
    Сейчас клеймят советскую власть, а Ксению Некрасову Свердловский обком комсомола послал учиться «на поэта» в Москву. Её приняли в Литературный институт в 1935 году. Училась, но недоучилась. Война. Замужество. Семья. Рождение первенца Тараса. «А был ли он, сын Тарас?» — так мне с сомнением сказала филолог Маргарита Шорыгина, которая живёт в нашем городе. Она изучала жизнь и творчество «странного» поэта, встречалась с людьми, лично знавшими Ксению… 
    Больно читать «шутливые воспоминания» коллег по цеху: 
    — Как-то Николай Глазков рассказал любопытную байку о поэтессе Ксении Некрасовой: «Заходит она в гости и спрашивает: «Коля, у тебя нет конфетки?» — «Нет, говорю, Ксюша, конфетки, а есть в этот раз полконфетки!» — «Ну, так давай!» — «Нет и полконфетки, я её съел! Вот только каша осталась». — «Ну, давай кашу», — не отступала Ксюша. «Возьми, Ксюша, тарелку, вымой её и накладывай, сколько хочешь!» — «Нет, Коля, — отвечает Ксения, — я мыть не буду, не умею. Я никогда не работала. Я ведь княжеского происхождения». 
    Жизнь — вещь жестокая. Ксению нередко принимали за сумасшедшую, сторонились её, гнали от себя. Бедно одетая, почти всегда голодная, Ксения вызывала брезгливую жалость. 
    Однажды в редакции «Нового мира» Маргарите Алигер показали вёрстку стихотворений Ксении Некрасовой, и те очень ей понравились. Она сказала об этом вслух, но когда заведующая отделом поэзии предложила сказать то же самое автору, Алигер отказалась: «Это совсем разное: стихи и их автор. Я с ней общаться не умею. Не получается как-то… Всё-таки она… — идиотка!» 
    А Ксения была рядом. Всё слышала. «Сказать, что я растерялась, это значит ничего не сказать, — с горечью вспоминает М. Алигер. — Сказать, что я пришла в ужас, это тоже очень мало и бледно. Я не помню в жизни своей какой-либо хоть отдалённо похожей минуты. У меня словно железом перехватило горло, и из глаз брызнули слёзы… — Ксения… Ксения… Ксения… Простите, простите меня! — лепетала я, задыхаясь от стыда, от муки, от страдания… Я схватила её за руку, я готова была прижать к губам эту плотную, широкую, чистую ладонь, и она не отнимала её, продолжая улыбаться. И вдруг сказала громко, просто и отчётливо: «Спасибо вам. Спасибо, что вы так хорошо говорили о моих стихах». 
    И были в этих словах такая чистота и отрешённость, такое покойное и непобедимое человеческое достоинство, которые я никогда с тех пор не могу ни забыть, ни утратить…» 
    Анна Ахматова любила и ценила Ксению. Та пешком дошла до Ташкента. Нашла Ахматову: 
    Вот проходит мимо 
    женщина 
    под рябью… 
    Голова седая, 
    а лицо как стебель, 
    а глаза как серый 
    тучегонный ветер… 
    — Здравствуйте, поэт, — 
    сказала я учтиво. 
    Гордая Ахматова с тех пор (с 1943 года) стала ангелом-хранителем Ксении: приняла «безумную» в свою комнатушку, добилась писательского пайка. Современники передавали друг другу слова Анны Андреевны: «За всю жизнь я встречала только двух женщин-поэтов: Марину Цветаеву и Ксению Некрасову». 
    Где правда о поэте Ксении Некрасовой? В её стихах, в случайном фото… Всё-таки было женское счастье: 
    И встретились двое вместе, 
    и легче обоим дышать, 
    и легче дорогу к счастью 
    средь множества троп искать. 
    Иль просто вечером тихим 
    в тёплой сиреневой мгле 
    сидеть где-нибудь на дороге 
    и руку держать в руке. 
    Это о встрече с горным инженером Сергеем Высотским… И через много лет счастье ещё раз улыбнулось ей. Родился сын Кирюша. Ухаживать, растить его не могла, после энцефалита за ней самой надо было ухаживать. Из роддома некуда было нести ребёнка. Её с 1948 года не печатали... 
    Она писала Сталину, Поскрёбышеву, Симонову: «… гибну, одной не выбраться, помогите мне, пожалуйста…» 
    Жить было не на что. Только в декабре 1955 года вышла в свет её первая книга — тоненький сборник «Ночь на баштане». Ксения посвятила его «сыну Кирюшеньке». 
    Хочется от людей добра 
    Хорошего слова 
    Тёплых бесед 
    Без всяких тонкостей 
    А попросту 
    Как может 
    Баба русская жалеть 
    Сама бывалая в невзгодах 
    И чуящая беды других 
    Бывают русские слова 
    У женщин русских 
    Их больше встретишь 
    В деревнях, в рабочих 
    Улицах посёлков 
    По городу их реже 
    Встретишь 
    Там звон один 
    А слова нет 
    Произнесёт 
    И снимет полбеды 
    Участливо посмотрит 
    Пожалеет 
    Хоть ты ей не родня — 
    сосед 
    Но в горе ты 
    И словом русским обогреет 
    И станет легче на душе 
    От бабьего сочувствия 
    Людского 
    «Нет силы у нас передать лик цветка», а как передать красоту души? 
    Ходит Ксения среди королёвцев… Оглянитесь. Присмотритесь. Не пропустите КРАСОТУ

_______________________________________________________________________________

 

 

 

 

В лесной сторожке

         Там, где кончается небо и начинается край земли, изба из необхватных лиственниц подпирает склоненную синь.

         Выглаженные ливнями до стекла, битые градом дочерна, блестели сухие зеркала,  голубым отсвечивая на углах  и  зелёные после дождя. И  вот тут-то между концом и началом - УВАЖАЕМОЙ ЗЕМЛИ - проживал мой хозяин с лицом богописным.  Был он в возрасте Древнем - лесник, и действительно, ситцевый красный  рукав  до локтя обнажал плоскобокую  поручень ладоней, и кулак,   как   тесак, золотился в веснушатой коже.

       Ученым   печка 

 русская   медведем

 на задних лапах  села у стола,

Анисья Павловна у печки:

Есть СИТЦЕВЫЙ характер,

А Шелковый слывёт добром,

А Бархатный – такой встречаешь редко,

А у Анисьи  старой 

нрав был ХОЛСТЯНОЙ.

 Вещам, деньгам старуха знала цену,недаром руки треснули в работе, как   булки в перетопленной печи.

         Под желтым лбом из-под платка чуть опустились полукружьем седые веки на глаза.

        Вот Анисья открыла печку и из печки достала лист, 

 пироги АРЖАНЫЕ в ней испеклись.

     Жила капуста в  пирогах, изрубленная мелко.

    И  с конопляным маслом лук капусте дал обширный вкус.

   И от жара в печи возник в росных туманах   огород, 

На грядах запахи растений,

Качанье луковых голов.

А место родом от земли –

его железная руда с  НАЗЁМОМ пашен зачала 

И         ВЕЧНЫМ      НЕБОМ     напоила.

Написано Ксенией Некрасовой(1912-1958)

 

CКАЗКА О КОТЕ И О ЕЖЕ  

И жил на свете 
дымный кот. 
Он мог бы быть красив и толст. 
Но гребни крыш 
и взлеты труб под звезды сочные влекут,- 
и ожиревшему уюту 
кот предпочел 
                        ночную мглу. 
Гулял 
         по острию карнизов, 
вздымая гордо 
                          пышный хвост. 
Пушистый встретив силуэт, 
бросал воинственный привет. 
Потом садился на трубу 
и молча созерцал луну.  

А рядом с печкой - 
                              на полу - 
был пойман в ящик 
серый еж... 
И ящик он копал вначале, 
как почву прошлогодних хвой. 
Не пахли доски корневищем сосен 
и влажность не сочил 
фанерный дерн. 
Ведь землю еж, 
в которой рос, 
всю по крупинке перебрал, 
всю по травинке перемял, 
он лист к листу перелистал 
и полон был своих забот, 
своих тревог, 
своих работ. 
И, чуя под когтями сухость, 
еж и земле затосковал.  

Стояла осень на дворе, 
и не было луны. 
Тоскливо кот 
под креслами сидел. 
Мурлыкать он уже не мог - 
все тот же ритм и тот же слог. 
И был печально одинок 
в дождливый вечер 
                               серый кот.  

А кто-то в ящике шуршал, 
а кто-то в ящике вздыхал, 
потом тихонечко сопел, 
и звук нечаянный смолкал, 
и пахло в ящике жильем.  

И вот в коте 
очнулся кот 
лесных взъерошенных времен. 
Обнюхал ящик он кругом 
и лапу в ящик протянул... 
............................................... 
Но ощущения кота 
и отношение ежа 
не в силах здесь я перевесть 
на человеческую речь.  

А после встречи 
день за днем, 
из странствий ночи возвратясь, 
взбирался кот 
на дружеский настил 
и тут лежал 
                  или дремал. 
А кто-то в ящике шуршал, 
а кто-то в ящике вздыхал, 
потом тихонечко сопел, 
и звук нечаянный смолкал.  

И понимал, наверно, кот,- 
что на земле не одинок.  

УРАЛ  

Лежало озеро с отбитыми краями... 
Вокруг него березы трепетали, 
и ели, как железные, стояли, 
и хмель сучки переплетал. 
Шел человек по берегу - из леса, 
в больших болотных сапогах, 
в дубленом буром кожухе, 
и за плечами, на спине, 
как лоскут осени- 
                             лиса 
висит на кожаном ремне...  

 

 

СИРЕНЬ 

Встретила я
куст сирени в саду.
Он упруго
и густо
рос из земли,
и, как голых детей,
поднимал он цветы
в честь здоровья людей,
в честь дождей 
                         и любви. 

--

В доме бабушки моей
печка русская медведицей,
с ярко-красной душой -
помогает людям жить:
хлебы печь,
да щи варить,
да за печкой
и на печке
сказки милые таить.

--

РАЗГОВОР СО СТОЛОМ 

Мой стол
мой нежный,
деревянный друг,
все ты молчишь,
из года в год стоишь
в таинственном углу.
О чем молчишь?
Чьих рук тепло ты бережешь?
Раскрой дарохраненье лет!

Молчание плывет в ответ.
Лишь черь резной
на выгнутой ноге стола
скрипит:
- Ах, сердце человечье
так беспечно.
Вещь не доверит
таинства ему.
Предмета суть
есть совершенство мозга.
А сердце -
 сердце что ж - цветок,
само взойдет,
само цветет,
само завянет и уйдет.
А вещь без старости жива
и без младенчества ясна.
И не расспрашивай стола .
коль ты поэт...

Белые розы
увяли в стаканах,
лунные блики
лежат на столе
И я, рукою касаясь резьбы,
говорю:
мой стол,
мой мудрый друг,
прости, пожалуйста, меня!

--

На сосновом табурете
блюдце чайное, как море,
с голубой водой стоит.
Ходит по морю синица
с черным глазом на боку.
За окошком снег идет  –
птица в комнате живет.

--

УДИВЛЕНЬЕ

И заметила луна:
каждый вечер у окна
молча девочка сидит,
на нее  –  луну  –  глядит.

От внимания такого
зарумянилась луна.
«Что за милый человечек
из открытого окна
в небо смотрит на меня,
вы заметили, звезда?»

В удивлении звезда…...

--

РУССКИЙ ДЕНЬ 

 

И густо снег летел из туч...
И вдруг зари багровый луч
поверхность мглистую задел -
сугроб в тиши зарозовел,
старинным серебром отяжелели
на бурых бревнах
шапки крыш,
и небеса, как васильки, 
вдруг синим цветом зацвели,
и мощные стволы
вздымались из снегов,
пронзая прутьями сучков
оплыв сияющих сосулек.
И восхищенный взор мой ликовал,
и удивлений дивный трепет
чуть-чуть покалывал виски,-
и плакать можно,
и писать стихи. 

Вон крестики сорочьих лап,
как вышивки девичьи на холстах... 

И предо мной предстал народ,
рожденный в ярости метелей
и от младенческих мгновений
и до белеющих седин
живущий чуткой красотою. 

Храните родину мою!
Ее берез не забывайте,
ее снегов не покидайте. 

  

       *** 

Из года в год 
     хожу я по земле. 
И за зимой зима 
    проходит под ногами. 
И день за днем гляжу на снег 
и наглядеться не могу снегами... 
     Вот и сейчас 
на черностволье лип 
снег синий молнией возник.  

О, сердце у людей, живущих здесь, 
должно она любезным быть 
     от этих зим. 
Прозрачным быть оно должно 
и совесть белую, как снег, 
нести в себе.  

Шел белый снег 
на белые поляны. 
И молнии мерцали на ветвях...  

--

           ***  
Под вечер солнце соками земными 
из рек дымящихся 
и радужных озер 
досыта напилось, 
и, бражности не выдержав земной, 
оно шатнулось раз, другой 
и село, 
вытянув лучи, 
на край приятнейшей земли. 

---

    ИЗБА 

В доме бабушки моей
печка русская медведицей,
с ярко-красной душой -
помогает людям жить:
хлебы печь,
да щи варить,
да за печкой
и на печке
сказки милые таить.

---

  Посвящение сыну

Мальчик очень маленький
Мальчик очень славненький
Дорогая деточка
Золотая веточка
Трепетные рученьки
к голове закинуты
в две широких стороны
словно крылья вскинуты
птица моя малая
птица беззащитная
если есть ты, Господи,
силу дай железную
выходить Кирюшеньку
над бескрайней бездною
22/VIII-51

………………………………….

Это не небо,

а ткань,

привязанная к стволам,-

голубая парча

с золотыми пчёлами

и россыпью звёзд 

на древесных сучках...  

 

……………………………………….

 

 

Когда стоишь ты рядом, 

я богатею сердцем,

я делаюсь добрей

для всех людей на свете,

я вижу днем -

на небе синем - звёзды,

мне жаль ногой 

коснуться листьев жёлтых,

я становлюсь, как воздух,

светлее и нарядней.

А ты стоишь и смотришь,

и я совсем не знаю:

ты любишь или нет.

………………………………………..

 

Из года в год 

хожу я по земле. 

И за зимой зима 

проходит под ногами. 

И день за днём гляжу на снег 

и наглядеться не могу снегами... 

Вот и сейчас 

на черностволье лиц 

снег синий молнией возник. 

 

 

………………………………………………

О, сердце у людей, живущих здесь, 

должно она любезным быть 

от этих зим. 

Прозрачным быть оно должно 

и совесть белую, как снег, 

нести в себе. 

 

 

………………………………………………….

Шёл белый снег 

на белые поляны. 

И молнии мерцали на ветвях... 

 

 

РАЗДУМЬЕ

 

На столе открытый лист бумаги, 

чистый, как нетронутая совесть. 

Что-то запишу я в памяти моей?... 

Почему-то первыми на ум идут печали, 

но проходят и уходят беды, 

а в конечном счете остаётся 

Солнце, утверждающее жизнь.

 

 

 

УТРЕННИЙ ЭТЮД 

 

Каждое утро 

к Земле приближается Солнце 

и, привстав на цыпочки, 

кладёт лобастую обветренную

голову на горизонт 

и смотрит на нас - 

               или печально, 

                                     или восхищенно, 

                                                         или торжественно. 

И от его близости Земля обретает Слово. 

И всякая тварь начинает слагать в звуки 

                              восхищение души своей. 

А неумеющие звучать 

дымятся синими туманами. 

 

А солнечные лучи 

начинаются с Солнца 

и на лугах оканчиваются травой. 

Но счастливейшие из лучей, 

коснувшись озер, 

принимают образ болотных лягушек, 

животных нежных и хрупких 

и до того безобразных видом своим, 

что вызывают в мыслях живущих 

ломкое благоговение. 

А лягушки и не догадываются, 

что они родня Солнцу, 

и только глубоко веруют зорям, 

зорям утренним и вечерним. 

А еще бродят между трав, и осок, 

и болотных лягушек 

человеческие мальчишки. 

И, как всякая поросль людская, 

отличны они от зверей и птиц 

воображением сердца. 

И оттого-то и возникает в пространстве 

между живущим и говорящим 

и безначальная боль, 

и бесконечное восхищение жизнью. 

 

 

РУССКАЯ ОСЕНЬ 

 

За картошкой к бабушке 

ходили мы. 

Вышли, а на улице теплынь... 

День, роняя лист осенний, 

обнажая линии растений, 

чистый и высокий, 

встал перед людьми. 

 

 

Всякий раз 

я вижу эти травы, ели эти 

и стволы берёз. 

Почему смотреть не устаёшь 

миг, 

           и час, 

                   и жизнь 

                                        одно и то же?... 

 

 

 

 

О! Какие тайны исцеленья 

в себе скрывают русские поляны, 

что, прикоснувшись к ним однажды, 

ты примешь меч за них, 

и примешь смерть, 

и вновь восстанешь, 

чтоб запечатлеть 

тропинки эти, и леса, 

и наше небо. 

 

 

 

 

 

 

Я полоскала небо в речке

и на новой лыковой веревке

развесила небо сушиться.

А потом мы овечьи шубы

с отцовской спины надели

и сели

в телегу

и с плугом

поехали в поле сеять.

Один ноги свесил с телеги

и взбалтывал воздух, как сливки,

а глаза другого глазели

в тележьи щели.

А колеса на оси,

как петушьи очи, вертелись.

Ну, а я посреди телеги,

как в деревянной сказке, сидела.

 

 

 

 

АРХЕОЛОГ 

 

Подошвы гор погружены 

в тенисто-пышные сады. 

В спортивной клетчатой рубахе 

на камне юноша сидит. 

Лежат лопаты перед ним 

и черепки 

                от выветренных царств. 

А он на камне всё сидит 

и всё забытые стихи 

на древнеалом языке 

задумчиво поёт. 

 

 

 

 

Слова мои - 

                  как корневища. 

А мысль - 

                как почвы перегной. 

Как сделать мне, 

чтоб корневище ствол дало 

и кончиками веток зацвело?... 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕНЬ 

 

 

 

С утра я целый день стирала, 

а в полдень вышла за порог 

к колодцу за водой. 

От долгого стояния в наклон 

чуть-чуть покалывало поясницу 

и руки от движенья вдоль 

ломило от ладоней до плеча. 

 

 

 

А в улице лежала тишина, 

такая тишина, 

что звук слетающих снежинок 

был слышен гаммой, 

как будто неумелою рукою 

проигрывает малое дитя: 

слетают до и ля 

и звёздочками покрывают Землю. 

 

 

 

Напротив домики 

в снегурочных снегах стояли, 

и опадающие листья 

казалися 

как полушубки в заячьих мехах. 

И ягоды краснеющей рябины 

одел в чепцы холстиновые 

                                            иней. 

 

 

 

В середине улицы 

косматая собака 

валялась на снегу 

уставив в небо нос. 

 

 

 

Я цепь к ведру веревкой привязала 

и стала медленно 

спускать валек. 

 

И надо всем стояла тишина.

 

1946