Ян Гольцман. Кочевье

3 апреля 1999 года умер Ян Гольцман - замечательный русский поэт, живший в нашем городе. Избранные стихи Яна Яновича уже публиковались на нашем сайте. Ко дню памяти приснопоминаемого р.Б. Иоанна мы подготовили публикацию одной из его стихотворных книг «Кочевье» (Москва, Советский писатель, 1987).

Предваряем публикацию двумя короткими текстами. Один из них - некролог Ольги Кирилловны Ждановой, замечательного поэта, чьи стихи также представлены в нашем интернет-журнале.

 

                  Жил – был в городе ПЕВЧИЙ ДРОЗД

 

Прошло полгода, как умер Ян Янович Гольцман.

В нашем городе он прожил долгие годы. Отсюда ушел служить на Северный флот. А вернувшись, в тельняшке и бушлате отправился устраиваться на завод – рабочим. Работал слесарем и писал стихи. Живя здесь, он стал настоящим поэтом, овладел трудным ремеслом художественного перевода, был принят в Союз писателей СССР.

Свою единственную, изданную при жизни книгу оригинальных стихов (сборников переводов вышло немало) Ян не зря назвал «Кочевья». Он много ездил по стране. Но были на земле два места, помимо нашего города, к которым он прикипел всем сердцем – Север и Юг, Карелия и Грузия. Два родника его творчества.

 В Карелии Ян Янович жил ежегодно и подолгу: вел жизнь отшельника в опустевшей деревне. Там он рыбачил и охотился, исходил бесчисленные километры бездорожья, занимался нехитрым деревенским хозяйством. Там же родились его «пустынные песни» и рассказы, посвященные природе и взаимоотношениям человека с ней.

Читая стихи и рассказы Гольцмана (они во многом схожи), ловишь себя на мысли, даже на ощущении, что сама северная природа говорит в них устами автора. Так оно и есть. Ян Гольцман был рупором природы и её знатоком, живописцем и защитником. Но вместе с тем он был и её внимательным учеником; учился искусству быть самим собой, не петь с чужого голоса, как тот певчий дрозд из его стихотворения («Пустынные песни, Поются они неспроста…»), которого «никто не принудит свистать перепелкой».

Избушка на берегу Пелус – озера в Карелии была рабочим кабинетом Яна. Здесь он создавал переводы сванских и имеретинских песен, собирая которые, исходил крутые дороги Центральной Грузии. Книгу «Сто шедевров грузинской народной поэзии» сами грузины считают главным вкладом Яна Гольцмана в сокровищницу художественного перевода. И это несмотря на то, что он превосходно переводил и самобытных поэтов.

Пытаюсь разгадать тайну творчества Яна Гольцмана. Разгадка её, на мой взгляд, заключается в том, что поэт был почвенником в самом прямом и точном смысле этого слова. Не только глазами и душой он увидел и почувствовал неповторимость земли, на которой жил, но подошвами ног ощутил исходящие от нее токи. Именно поэтому в его стихах «дышит почва», а уже через неё, через осознание себя в ней – и собственная судьба.

Я не раз встречалась с Яном Яновичем и на вечерах поэзии, где он читал свои стихи (как мастерски он это делал!), и случайно -  на улицах города – рыжеволосого, крепко сбитого, с обветренным лицом и огрубевшими от привычной физической работы руками. Казалось, он скроен на сто лет.

В 1996 году отметили его шестидесятилетие. А 3 апреля 1999 года Яна Гольцмана не стало…

Я не видела Яна в гробу, не была на его похоронах. И мне все кажется, что он жив и как-нибудь вечером позвонит мне или мы встретимся с ним на улице, на перекрестке наших путей, остановимся и поговорим.

И мне дико думать, что этого никогда не будет.

Ольга Жданова

 

Ян Янович Гольцман жил в нашем городе. Мне довелось знать его.  В последний раз мы виделись в Москве, в храме на Лазаревском кладбище, где отпевали кого-то из его друзей. А вскоре он и сам умер. К счастью, к этому времени я уже знал, что он за поэт. А так долгое время относился к нему  как самонадеянный и неопытный мальчишка относится ко «взрослым дяденькам». Каюсь, посмеивался над их с Леоновичем пением на днях рожденья. В доме, где Нина Евгеньевна расписывала свои батики… Того дома теперь нет. Теперь там новый микрорайон. И той жизни нет. И 90-е годы остались далеко-далеко.

Так вот пение… Как они голосили! Нестройно - это ничего не сказать. Теперь думаю, был бы умнее и просто старше - вслушался бы, глядишь… Ян Янович оказался настоящим. Настоящим мужиком. И настоящим поэтом. Он пригласил на свой юбилей в ЦДЛ, где читал прозу. Вероятно, это был 96-й. Читал он замечательно. Ясно. Просто. Мужественно. С первой же строки всё встало на свои места. Так вот ты какой, Ян Янович! 

А ещё он читал свою «Вытегру». Помню эти интонации как сейчас.

… и тогда издалека вытекла -

ж-жёлтая, ко-р-ря-ж-жистая, м-мелкая -

в-о-л-о-г-о-дская р-р-река Вы-тег-р-ра,

ба-лая от ле-пест-ков че-р-рё-мухи…

(Ещё помнятся певучие интонации Ольги Кирилловны Ждановой:

Пустынные песни, поются они неспроста,

Пора поклониться простору поклоном земным.

Пустынные воды, пустынные эти места,

Они не позволят родиться напевам иным…)

Ян Янович служил на флоте. Ян Янович был православный христианин - Иоанн. 3 апреля 1999 года Ян Янович умер.

Только однажды довелось побывать на его могиле. В Переделкине. Неподалёку Арсений Александрович Тарковский. Борис Пастернак.

Где-то была у меня аудиозапись, Ян Янович читает свои стихи. Да где её теперь отыщешь? Но книги его, слава Богу, на месте.

прот. Феликс Стацевич 

 

С Лизаветой Ивановной - героиней замечательного стихотворения ("Ты права, Лизавета Ивановна...")

 

1.

ГЛУХАРЬ

Высокий глухарь, заиграй! 

Ты видишь, знобит и колотит 

Меня на Великом болоте: 

Сегодня - потёмени* край.

 

Студеную темень качни, 

Прищелкни над мохом оленьим. 

Оглохни на третьем колене. 

Прислушайся. Снова начни.

 

Кому же, когда не тебе? 

Гляди, чернота непроглядна: 

Березы, как смутные пятна, 

Едва проступают во тьме.

 

Решайся! Кому же ещё 

Решиться на нежность и ревность? 

В напеве - высокая древность - 

И шелест, и скрежет, и щёлк.

 

Курлыканье, кряканье, грай 

Вороний над стылой землёю - 

Все это приходит с зарёю. 

А ныне - потемени край.

 

Наутро, другим не чета, 

Умолкнешь на старой лесине. 

Не выбьешь ли чёрточку сини? 

Ударь!.. Не видать ни черта.

 

 

*Потемени край - непроглядная тьма (сев.).

 

 

Пустынные песни

(загрузить)

«Спой мне, иволга, песню пустынную» 

Н. Заболоцкий 

Пустынные песни. Поются они неспроста.
Пора поклониться простору поклоном земным:
Пустынные воды, пустынные эти места,
Они не позволят родиться напевам иным.

Конечно, природа – не мануфактура, а храм,
Лечебница духа, всеобщий родительский дом.
Пора поклониться распахнутым настежь борам,
Струе родниковой за то, что идет подо льдом. 

 

Разлюбит подруга, считавшийся другом – предаст,
Но вовремя в зелень оденутся пряди ветлы,
Все так же не тронут январский сияющий наст,
И белые ночи все так же печально-светлы.

Никто не принудит свистать перепелкой дрозда.
Какой живописец напишет октябрьскую медь?
Пустынные песни, поются они неспроста:
Ни ветер, ни ворон не станут бессмысленно петь.

 

 

 

* * *

 

Холодный утренний песок. 

Встань над водою дымной, синей - 

И дрогнет поплавок гусиный, 

И вглубь уйдет наискосок. 

Забудутся печали все. 

И - только быстрое метанье, 

Сверкание и трепетанье 

На тонкой радужной лесе.

Холодный, чистый березняк. 

В апреле, на исходе ночи, 

Когда тетерева бормочут - 

Наскучат ловля и резня. 

Ночь ветрена и холодна. 

Зеленоватая, одна, 

Звезда как прежде хороша 

В апреле, на исходе ночи. 

Сова взлетит и - захохочет! 

И - дрогнет детская душа...

 

 

 

МГНОВЕНИЕ

 

Глянет рыбой, изогнется соболем 

Где оно? Уже незнамо где... 

Белогрудый гоголь ходит гоголем 

По рассветно-розовой воде!

 

Снег сошел, а ночи стали белыми. 

Чернота - ручьями истекла. 

Журавли поплыли по-над елями,

В глубине озерного стекла 

 

Каждый клин встречают нерестовые 

Косяки блистающих лещей: 

На мгновенье возникают новые 

Существа, и - неизвестно чей 

 

Высверкнет зрачок, зажжется розово 

В озере невиданный плавник! 

Но - журавль и рыба - снова розно 

Поплывут в последующий миг.

 

Завопит гагарушка сиреною. 

Всплеск! И - стала рыбой наяву, 

Принуждая корюшку смиренную 

Из глубин рвануться в синеву.

 

...Разглядеть бы малую Вселенную - 

Милую - пока еще живу.

 

 

 

 

* * *

 

Белый голубь. Стая сизарей 

Тянется за ним не отставая: 

Он скорее - и они скорей. 

Белый! А вослед чернеет стая.

 

Он взовьется - чёрные за ним. 

Как же это понимать? Не знаю... 

То ли он собратьями гоним? 

То ли - направляет эту стаю?

 

 

* * *

 

Свадебную дудку вскинула желна! 

Дробью деревянной сыплет по угору. 

Где же наши жены? Где твоя жена? 

Где моя любимая? Миловаться впору.

 

Что остановило? Потемневший наст, 

Старая дорога, бездорожий гнила*? 

Неужели снова упокоят нас 

Белая бумага, чёрные чернила?

 

Что остановило нас на этот раз? 

В декабре припомним, что остановило. 

И, наверно, выйдет: обманули нас 

Белая бумага, чёрные чернила.

 

Или нам осталась только тишина - 

Рощи Подмосковья, острова Карелии? 

...Дудку деревянную вскинула желна, 

Щелкают по льдинам свадебные трели.

 

Западные ветры, ветреный апрель. 

Между островами потемнели льдины. 

Громыхнет - навылет! - свадебная трель 

И не шелохнутся: пишут нелюдимы...

 

 *Гнила - глина (сев.)

 

 

* * *

 

Ты права, Лизавета Ивановна - 

Что сидим, наклонясь над бумагою, 

Если жизнь начинается заново, 

А по гривам, с безумной отвагою, 

Упадая на сосны вечерние, 

Глухари начинают точение?

 

Ты права, почитая неважною, 

Несерьезною, немужскою 

Всю работу чернильно-бумажную, 

Перепутанную с тоскою. 

У-у, угрюмые наши бдения 

До заката, до обалдения!

 

Я бы сам утопил подстрочники 

В той промоине, спозаранок, 

Где обхаживают молочники 

Белобрюхих своих икрянок, 

И, забросив свои писания, 

Пошагал бы к морю лесами я...

 

Но... мешают твои речения: 

Сотворится слово - и тут же 

Поведёт за луга вечерние, 

В те места, где тропинки уже 

Комариного писку. И заново 

Начинаются все мучения. 

И, не в силах скрыть огорчения, 

Так жалеет нас дочь Иванова: 

- Пиши-пиши, а хрен буде!

 

 

* * *

 

На перекате всплеск! И след - 

Прошел, стремителен и светел. 

Жаль, переменился ветер. 

А все же хорошо: рассвет!

 

Здесь - на рассвете, у реки - 

Бессильны суетность и злоба. 

И резок холодок озноба, 

Когда заплачут кулики.

 

...Холодный утренний песок 

Все горячее под ладонью. 

Вода сияет. Над водою - 

Простор сияющий высок.

 

Так светится небесный дым, 

Так ослепительно сиянье 

В минуту полного слиянья 

Сияний неба и воды,

 

Что даже юная листва 

Полна мучительным свеченьем. 

Повремените час и два - 

Дневное сменится вечерним.

 

И родниковые ручьи, 

И лиственницу вековую, 

И ласточку береговую - 

Зажгут закатные лучи.

 

...Когда померкнут облака, 

Не торопись. Еще помешкай, 

Пока серебряною вешкой 

Блистает тело поплавка.

 

Готов побиться об заклад, 

Что человек напрасно удит: 

Удачи, видимо, не будет. 

А все же хорошо: закат!

 

 

***

Прибой не нарушает тишины. 

И голос редкой птицы, как ни странен. 

А чайки - те и вовсе не слышны, 

Поскольку крик чаичий непрестанен 

И вечен: видно, к птичьим голосам 

За миллионы лет привыкли предки, 

Скитаясь по озёрам и лесам. 

Но даже ветра завыванья редки 

В бетонной клетке этого двора. 

Какие звуки слышит детвора? 

Свист электрички с пригородной ветки.

 

...Волна и ветер. Но мгновенно, вдруг, 

Сквозь всю многоголосицу простора, 

Уловит ухо посторонний звук - 

Железный стук рыбацкого мотора. 

А в городе моторы - звуковой 

Привычный фон привычного уклада. 

Вороний карк или собачий вой, 

Кота ночного вешняя рулада 

Коснутся слуха - сердце звуку радо: 

Скупая весть, что мир еще живой!

 

 

 

СЕВЕРИК

 

* * *

 

Неслышно подошел Покров. 

Печальней стало и родней. 

Березовая паль - на дне, 

Осиновая паль - на дне. 

Видней рябиновая кровь.

 

Не наросло рябины. Дрозд 

Не знает, чем себя кормить. 

Зато листва - густой кармин. 

Все дерево - большая гроздь!

 

Вода озерная чиста. 

Слетел в глубины лист резной. 

Куда он денется весной? 

На дне - ни одного листа.

 

Последние летят с ветвей, 

Подрагивая на ветру. 

А как же будет поутру? 

Еще пустынней. И светлей...

 

 

***

 

Мучительно книгу начать, 

Когда уже умер на треть. 

Когда, научившись смотреть, 

Душа приучилась молчать,

 

Поскольку давно лишены 

Надёжных и ясных основ, 

Влекомы потоками слов, - 

Мы просто хотим тишины.

 

Когда репродуктор стихал, 

Дыхание пыльных ракит 

Казалось внезапней стиха, 

Нужнее высокой строки.

 

И даже когда вороньё 

Вопит над безмолвьем снегов 

Отчетливо слышишь Её, 

Которая лучше всего.

 

Послышится слово на миг, 

И - вновь оглушил и полез 

В ушные отверстия крик! 

...Но есть еще северный лес 

И стопка зачитанных книг.

 

По счастью, на долгом пути 

Слышней щебетанье и щёлк 

Один соловей: чок-чок-чок! 

Другой: капути-капути!

 

По нашим лесам и степям 

Всяк сущий - себе голова. 

И, значит, никто за тебя 

Не скажет такие слова.

 

 

 

ОСТРОВА

 

Очертания земли 

Проступают сквозь чащобы 

Облетевшие - видны 

косогоры, камни, гривы. 

Осень поздняя дана 

Для того, наверно, чтобы 

Основанье обрели 

Мимолетные порывы

 

Догорающей листвы, 

Холодающего ветра. 

Снегопад примял траву, 

Лег на лиственное ложе,- 

Каждый остров на заре - 

Мизансцена в стиле ретро. 

Что ни утро - берега 

обнажённее и строже.

 

То, что высилось вдали, 

Отражаясь неизменно, 

Привечало певчих птиц, 

Привлекало рой осиный, - 

Оказалось в ноябре 

Небольшой грядой моренной, 

На которой там и тут 

Стынут голые осины.

 

И, напротив, островок, 

Что манил к себе улита* 

И, казалось, подлежал 

Затопленью и размыву, - 

Неожиданно возник 

Как вершина монолита, 

Треснувшего все же, чтоб 

приютить кривую иву.

 

 

*Кулик-улит

 

 

***

 

Надо мною долгий крик. 

Гуси бьют крылом. 

Дует снежный Северик - 

Местный Аквилон.

 

Замутил озёра лёд. 

В солнечный просвет 

Ринулся гусиный лёт, 

Лебеди вослед.

 

Высоко вожак летел - 

Над землёй летит. 

Видно, что-то проглядел - 

И назад глядит.

 

Что-то к радости скупой 

Прибавленья нет, 

И позёмкою сухой 

Затекает след.

 

Отлетает долгий крик 

В сторону морей. 

Задувает Северик -

Тутошний Борей.

 

Но, попавшийся впросак, 

Павший на лету, -

Все кричит слепой гусак, 

Стынущий на льду.

 

 

 

***

 

Снова снега замели, 

Сгладив небесной прохладой 

Опустошенность земли, 

Грани земли угловатой.

 

В сумерках зимнего дня, 

Ветром декабрьским изрыта, 

Невыразимо бедна 

И беззащитно открыта -

 

Стыла округа. Она 

Ныне забылась устало. 

Утром лежала черна, 

К вечеру - белою стала.

 

Снова царят белизна, 

Холод, безмолвие, дрёма. 

Долготерпение сна. 

Плавность черты окоёма.

 

 

 

***

 

Древоточец точит брёвна, 

Тикает в простенке, словно 

Там запрятан циферблат. 

И часы стрекочут ровно, 

Древоточцу в тон и в лад.

 

Тик-тик-тик - и нету храма. 

Но встает, почти что прямо, 

Над водой грибной малег*. 

Чистый берег скрыла жидель.

 

Тик-тик-тик - и долгожитель 

В землю глинистую лёг.

 

Тик-тик-тик - и нет погоста. 

Бор приземистого роста 

Скрыл развалины палат. 

Тик-тик-тик - и нет державы. 

Что в кургане? Перстень ржавый 

Да зазубренный булат.

 

Стрелки время иссекают. 

Смотришь: годы иссякают. 

Пусто в комнатах жилых. 

Разнотравье, разнолесье... 

Нарушенье равновесья - 

Суть движение живых

 

Или смерть, когда приспело 

Уходить. (Окончил дело 

Или душу ознобил?) 

Древоточец точит бревна, 

И часы стрекочут ровно.

 

Сосны встали из могил.

 

 

*Малег - перелесок (сев.).

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Зачерпнул - озерной воды испил. 

Нет камина - русскую затопил. 

И собаку себе купил.

 

Что же дальше? Вслед за тобою в бег? 

Веллингтон? Маркизские острова? 

В Веллингтоне так же звучат слова, 

Под Парижем так же растет трава. 

И повсюду недолог век.

 

Десять лет в лесном костерке сожги, 

И - неслышны станут твои шаги. 

А дороги так широки!

 

Топи и острова. Поброди окрест, 

И узнаешь, один из ста - 

Что бывает красная береста, 

Что бывают гибельные места, 

А других не бывает мест.

 

 

 

 

 

* * *

 

Снег летел и шелестел. Полоса

Белого шоссе текла городом.

Снег - слепил, хлестал с размаху по глазам.

Я остановился и зажмурился.

 

И тогда издалека вытекла - 

Желтая, коряжистая, мелкая - 

Вологодская река Вытегра, 

Белая от лепестков черемухи.

 

 

 

***

 

 

А слова не защитят, 

Не спасет бумага тонкая: 

Замерла равнина долгая, 

Чёрны вороны сидят.

 

Там, где пусто и бело, - 

На березе, на осине -

Мертвенно блистает синим 

Их чернильное перо.

 

 

 

 

* * *

 

Не желаю радости иной, 

Горести оплачены вполне: 

В тишине таёжной, под луной - 

Белый лебедь в черной полынье!

 

Ранняя, студеная пора. 

Полынья родничная - черна. 

Птица белоснежного пера, 

Неужели ты обречена?

 

Может, опьянел от синевы, 

Показалось - голос незнаком?! 

Беспощадней волчьего, увы, 

Племени лебяжьего закон.

 

Может, не поладил с вожаком 

И упал заклёванный в сугроб? 

Племени лебяжьего закон 

До непостижимости суров.

 

Пролетает голосистый клин, 

Да никто не примет чужака, 

И тебе погибель - как ни кинь! -

Волчьи зубы, бешеный жакан.

 

Но пока забытые, одни, 

Плещемся сугробов посреди - 

Так и этак шею изогни, 

Посверкай во мраке, посвети...

 

 

 

***

 

Сходит снег. Земля темна и однолика, 

Но, убожество такое отвергая, 

В перелеске зацветает волчье лыко, 

Точно облачко лиловое сверкая.

 

Одноцветные леса преображая, 

Светят веточки, беспомощные с вида, 

Обитателям чащобы угрожая, - 

Все в таёжном первоцвете ядовито.

 

В перелеске, в черноте еловой гари 

Светит ветка упоительно и едко. 

...Белоруссия. Апрельский день в разгаре. 

На асфальте семиклассница-соседка.

 

Отливает желтизной коса тугая, 

Я, конечно, волоска её не стою! 

Ходит девочка, тревожа и пугая 

Невозможною своею красотою.

 

Вот она, неодолимая преграда: 

«Конопушки у него что брызги йода!» 

(В красоте всегда таится капля яда, 

Но ее перекрывает капля мёда.)

 

Впору вешаться, а где оно, страданье? 

...Лишь теперь, приметив горечь первоцвета 

Постигаю, что таило ожиданье 

Первоцветами обещанного лета.

 

 

 

 

 

ГОМЕЛЬ

 

 

Здравствуй, Аля Клубникина, отличница и недотрога! 

Память к тебе стремится, видимо, неспроста. 

...Напротив обкома партии встает, тяжело и строго, 

Спалённый собор. Берёзка светит взамен креста.

 

Пусто в старинном парке. Тугая прохлада Сожа 

Светится под обрывом. Лейся, река, теки! 

Здесь, на прибрежных скатах, враз обгорает кожа, 

В белом песке встречаются тёмные медяки.

 

Взорванные кварталы. Мелеющие озера. 

Светлый песок, ракита. В старицу загляни - 

И про свои печали ты позабудешь скоро: 

Сумрачно золотятся медлительные лини.

 

Призрачно зацветают диковинные растенья. 

Мёртвый дворец Паскевича - битый кирпич, зола. 

Щедрые наши дружбы. Бедные дни рожденья. 

Даже в жестоких драках не было вовсе зла.

 

Только - избыток жизни. Внезапность любви. Тревога: 

Хочется от порога ринуться поскорей. 

Здравствуй, Аля Клубникина, отличница и недотрога. 

Не расплетай косицы. Господи, не старей!

 

 

 

 

 

***

 

Возле города Дмитрова - 

Молодая дымит трава.

 

Молодые гремят грома 

Там, где плещется Яхрома.

 

Зелень первая так свежа 

На пороге весны, судьбы, 

Что в берёзниках, не спеша, 

Прорастают сморчки-грибы.

 

Деревенская тишина: 

Кружит это, когда кричим. 

Ни один еще не женат, 

И для зависти нет причин.

 

Жить пытаемся напрямик, 

Наяву и наверняка. 

И дороже грядущих книг 

Непридуманная строка:

 

«Возле города Дмитрова - 

Молодая дымит трава...»

 

 

2.

УТРО

 

Я лежал среди ромашек, 

Гладил муравья. 

Говорила мне мамаша 

Мудрая:

 

«Степи чисты, травы - часты, 

А в траве - клещи. 

Ты не маленький, и счастье 

Сам теперь ищи.

 

Ковыли грозой умыты. 

Тонок дальний путь. 

Будь голодным, будь убитым, 

Но красивым будь.

 

Видишь, солнце не садится, 

Тени - ни клочка.

Видишь? - Небо. Видишь? - Птица. 

Слышишь? - Пеночка!

 

Лес, прямой и угловатый,- 

На горе горит. 

По реке голубоватые 

Бродят пескари.

 

И крылом ворона машет 

Хмурая».

...Я лежал среди ромашек - 

Гладил муравья!

 

 

 

 

* * *

 

Зажигала море синица, 

Думала, оно загорится.

 

Только волны, знать, отсырели -  

Не горели и не горели.

 

Но, в себя отчаянно веря, 

Поджигала синяя перья.

 

Вспыхнула над горьким простором, 

Сгинула в падении скором!

 

Только - тонкий тающий след. 

Эта сказка тысячи лет

 

На земле печально звучала. 

Я бы переделал начало.

 

Я сказал бы: «Люди, взгляните - 

Полыхают звезды в зените.

 

Поднимите, люди, ресницы! 

То горят синицы, синицы...

 

Не сегодня это, не завтра, 

Только море вспыхнет внезапно -

 

Так светло, как нам и не снится!» 

Зажигала море синица...

 

 

 

ДЕТСТВО

 

Да, да да! Я - такой, сякой! 

Угорели вы, что ли, все? 

По Черниговскому шоссе 

Звонко шлепаю босиком.

 

К чёрту дроби! Да что мне в них? 

Я другое спешу решить  - 

Я решил интересно жить 

И в реке утопил дневник.

 

Это - подвиг, а не игра. 

Вырос, будет с меня игры. 

Это я направляюсь в Крым, 

Где акулы и виноград.

 

Засыпаю в густом овсе. 

Никакую не жду беду.

...Восемнадцатый год иду 

По Черниговскому шоссе.

 

 

 

 

ТАВРИДА

 

I

Я внезапно 

Детством заболел: 

Горький запах 

Мокрых тополей!

 

...Тихо стало. 

Сделалось светло. 

Море встало, 

Косо потекло 

На откосы, 

На горячий Крым. 

Вышли козы 

На крутой обрыв. 

И запела, 

Сильная как град, 

Изабелла - 

Синий виноград...

 

 

 

II

 

Как хорошо, что уцелел 

Кривой татарский переулок, 

А белый камень так же гулок - 

Не потемнел, не отсырел.

 

И те же ставни изнутри, 

Сухие голубые створки. 

Ну, что же? Попляши в восторге 

И слезы детские утри.

 

В твердь подоконника опять 

Врежь незабвенное «Люд-ми-ла». 

Замри: она проходит мимо - 

Сердцебиенья не унять.

 

Три лучших марки, по рублю, - 

Отправь заносчивой в конверте. 

...Я не любил: я так люблю! 

Доступным кажется бессмертье...

 

 

 

 

III

 

Послушаем, что скажут нам синоптики, 

Народ задумчивый и прозорливый. 

«Идут дожди - приобретайте зонтики...» 

Ни облачка! Расплавлены проливы.

 

Олени в сад приходят за плодами, 

Гуляют чайки, кланяясь прибою. 

Дожди, они, наверно, заплутали 

И не придут туда, где мы с тобою.

 

Давай опять махнем за перевалы, 

Напьёмся ветра, по хребтам походим - 

Там высоко, там шелестят обвалы! 

И там не слышно сводок о погоде.

 

 

 

 

БЕЛОЕ МОРЕ

 

На исходе короткого лета 

Швартовались мы к пирсам прочно 

И тяжелые пачки приветов 

Приносила в наш кубрик почта.

 

Долго маяла нас безбрежность, 

И, должно быть, теперь за это 

Получали мы девичью нежность - 

Сразу всю за минувшее лето!

 

 

 

 

* * *

 

Алексею Панову

 

Когда звенит гармошка в тишине, 

По вечерам, на верхней койке лёжа, 

Большие письма молодой жене 

В Архангельскую область пишет Лёша.

 

С рассвета печь на камбузе трещит, 

Кривые шкварки в сковородке пляшут - 

Там Леша варит жирные борщи 

И пшённую рассыпчатую кашу.

 

Он кормит нас уже четвертый год, 

И в зной, и в стужу - жарит, варит, парит. 

Мы любим Лёшин сливовый компот 

И любим Лёшу: он хороший парень!

 

 

 

 

ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ

 

Скоро снова я буду ходить нараспашку, 

Без меня вы, ребята, уйдете в поход. 

Положу я в комод голубую тельняшку 

Рядом с вытертой ленточкой «Северный флот».

 

Хорошенько отмою шершавые руки. 

Посижу вечерок с постаревшею мамой. 

Отутюжу последние флотские брюки, 

А назавтра пойду в институт за программой.

 

Поведет меня дальше дорога иная: 

Жизнью лекций, бессонных ночей, электричек 

Жить я стану, все реже про вас вспоминая, 

Отвыкая от флотских харчей и привычек.

 

...Но однажды весною я вдруг затоскую, 

Где-нибудь на Арбате повстречаюсь с матросом 

И увижу далекую юность морскую - 

В неуклюжем бушлате, с веснушчатым носом.

 

Распахнет ветерок мой пиджак тесноватый, 

Песня тихо привстанет, и заплещет широко 

Молодая волна - от Баку до Кронштадта, 

От онежских камней и до Владивостока.

 

И, увидев на фото ваши ясные лица, 

Снова стану я сильным, вспомнив эти года. 

И, отбросив бумаги, покину столицу, 

Чтоб понюхать, как пахнет морская вода.

 

 

 

 

В КОТЛОВАНЕ

 

 

Работаем в грязи, 

Течет за ворот глина. 

Сосед богам грозит 

Заученно и длинно.

 

Напарник прёт, как лось. 

Хватаем воздух ртами, 

И радостная злость 

Звенит в моей гортани.

 

Он спрашивает вдруг 

(Стоим в потоке грязи):

- Ты верующий разве? 

Чего бормочешь, друг?

 

- Так, парень, пустяки. 

Видать, приходят сроки - 

Слова ложатся в строки: 

Наверное, стихи...

 

 

 

 

 

 

ОДИССЕЯ

 

Нет, он недолго скитался, недолго она ожидала. 

Все же, когда воротился, - уже обручиться успела 

Без принужденья она. Анфино́м рассудительный скоро 

Сообразил: Пенелопе печальной не терпится замуж. 

Не просвистали под кровлей родительской верные стрелы:

 

 

Некому мстить. Разве только себе, что неверно подругу 

Выбрал весною, далекий поход затевая. 

Слишком ты верил, бродяга, гордыня тебя обуяла, 

Нету возврата. Но изредка снится ему голубое 

Старое платьице в белый горошек, пшеничное поле… 

Женщине снятся, должно быть, свиданья украдкою, яркость

Самого первого, самого властного зова. 

Так продолжается эта разлука нелепая. То есть — 

Рядом живут они ныне, руки протянуть не умея. 

Как обнищали сегодня герои твои, Одиссея! 

...Впрочем, еще не окончена эта старинная повесть.

 

 

 

 

* * *

 

Запомню: 

Злой и усталый, 

Я гайки вертел ключом, 

Склонясь над листами стали, 

И вдруг услыхал - сверчок! 

Цех грохотал напряженно, 

Дым ходил колесом, 

Но бился в листах тяжелых 

Тоненький голосок. 

В цеху, где от грома крыша 

Тряслась, осыпая мел, 

Он знал, что его не слышат. 

И - пел!

 

 

 

 

 

* * *

 

Первоначальная зима, 

Склонившая деревья парка 

Светить причудливо и ярко, - 

В себя не верует сама:

 

Пусть глянцевита и чиста 

Её колода, в парке новом - 

Октябрь бьёт её червовым 

Зелёным козырем листа.

 

И - словно раннею весной - 

Опять в неведении смелом: 

- Как хорошо на свете, белом 

Первоначальной белизной!

 

 

 

 

ПЕСНЯ

 

Да, я любил девчонку, жаркую и худую,

Там, где под теплым ливнем белый ковыль полёг.

Но по весне, как только с юга ветра подуют -

Я, просыпаясь ночью, слышу: она поёт!

 

Снова она поводит радостными глазами, 

Снова проходит Таня берегом не спеша. 

Гулко стучат хвостами в донскую волну сазаны, 

Длинные белые звёзды плещутся в камышах.

 

Снова дышу короче, снова - ладони суше, 

Снова полынный ветер тянется по степям... 

Пой мне: я буду слушать. 

Пой мне: я буду слушать.

Пой мне: я буду слушать целую жизнь тебя!

 

 

 

 

 

* * *

 

Бывало, обнаглев,

Я рвал рубаху потную:

- Я так на чёрный хлеб

У вас не заработаю.

Работу дайте мне другую -

Дорогую.

Кусочники вопят

И план квартальный рубят,

А я у вас опять

Режу трубы:

Отрезал сотню труб —

Руп!

Невесело чего-то. 

Зачем уменье? Зря! 

И зря он мне, разряд 

Высокий мой, четвёртый. 

Да сколько ж можно так? 

Давайте-ка платите 

И сложную кладите 

Работу на верстак.

 

И скажет мастер: «Да! 

Дадим другому трубы». 

А мне работу даст - 

Толковый он, не грубый. 

Он знает: я, чудак, 

Назавтра всё забуду 

И вновь работать буду 

За рубль. И просто так...

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Я к тебе с восторгами не лезу. 

Я тебя действительно люблю: 

Десять лет я для тебя рублю 

И сверлю холодное железо.

 

Прохожу избитыми кругами, 

Пятерней стираю пот со лба. 

Счастье, что позволила судьба 

Хлеб насущный добывать руками

 

Значит, унижения и лесть - 

Не помеха дурню, не помеха 

В деле, где достоинство и есть 

Первое условие успеха.

 

 

 

ФЕВРАЛЬ

 

Постоянно отмечаю нарастание 

Белых признаков грядущего восстания. 

И в себе подозреваю близость взрыва. 

Над дорогою деревья стынут криво... 

Как звенят над головою почки клёна - 

Зачехлённые зелёные знамёна!

 

 

 

* * *

 

В грохоте аэродрома, 

Рядом с эскадрильями - 

Странно выглядит ворона, 

Машущая крыльями.

 

И, наверное, нелепо 

Выглядит мужчина, 

Что глядит в пустое небо 

Над аэродромом, -

Машет длинными руками, 

Поднимается рывками 

Над пустым перроном...

 

 

 

 

 

 

* * *

 

И куда тебя только тянет?! 

Погляди - у донской воды 

Неподвижно цветут сады 

Лебедяни.

 

Пчелы носят цветочный мед. 

Гуси - мясо, перо, помет. 

Парни - учатся на баяне. 

Плавно движется мелкий Псёл 

В коридоре пшеничных сёл 

Обояни.

 

И живут, не зная беды, -

Обоянь,

Лебедянь,

Медынь...

 

 

 

 

 

* * *

 

Поскольку вечно метёт метель, 

Мгновение светит свечка. 

Не все ли равно - Александр? Мишель? 

Машук или Черная речка?

 

Давно заболела людская семья, 

Нарушены добрые правила: 

Плодятся Каина сыновья, 

А где сыновья Авеля?

 

...Никто не услышит - кричи, не кричи. 

Никто не поможет - враки! 

И странно, что отсвет погасшей свечи 

Летит и летит во мраке...

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Вот азбука - начало всех начал. 

Открыл букварь, и - детством так и дунуло! 

А Константин Философ* по ночам 

Не спал, наверно, буковки выдумывал. 

Шептал. Перо в чернила окунал. 

Он понимал, что буковки - основа 

Грядущего неписаного слова, 

Великого, как Тихий океан.

 

 

* Константин Философ (Кирилл) - один из создателей славянской азбуки.

 

 

 

 

 

* * *

 

 

Десяток слов, нелепый оборот - 

И кто-то сердце влажное берет 

И пальцами студёными сжимает...

 

- А я была смешливая, живая! 

Да, да... И всё - черёмуха, черёмуха! -

Старуха вдруг сказала. Электричка 

Остановилась. Сморщенное личико 

Светило виноватыми глазами. 

Вагон притих, оторопело замер...

 

А я люблю суровые стихи - 

Секи, метель! Мелодия, теки! 

Будь, глубина, прозрачнее стекла, 

Будь, музыка горчайшая, светла, 

Чтоб праздников не числить наперёд, 

Но знать: душа живёт, переживает, 

И - кто-то сердце влажное берет 

И пальцами студёными сжимает...

 

...А иногда - совсем наоборот -

Десяток слов, нелепый оборот!

 

 

ВЕЛЕГОЖ

 

Я читаю Элюара - 

это здорово, конечно. 

Из Игнатьевского яра 

Песня вылетела нежно: 

- Весела я, весела -

С Велегожского села. 

А с Игнатьева села 

Себе заразу завела. - 

...Простор-то какой! 

Приплывала в Велегож 

Одна утица, 

А село невелико - 

Одна улица - 

Высоко, вдалеке, 

В лесу, в соснах. 

Острова по Оке - 

Внизу, в солнце... 

Велегож,

Мы знакомы с тобой полсуток. 

Велегож,

Ты - церковный сырой полусумрак, 

И колодцы с медью ковшовой. 

На болоте шелест камышовый - 

Велегож.

Сегодня - начало мая. 

Тихо движутся по улице 

То кофты, то чубы. 

Гармонист от счастья хмурится, 

Старуха топчет пыль:

- Купи, батюшка, платок -

На затылочке цветок:

Теперь мода на платки -

На затылочке цветки! -

...И высокий простор - демонстрация

Нашей мощи и нашей силы.

Велегож. Начинаю странствие

По Центральной России.

 

 

 

 

* * *

 

Какие реки по земле журчат:

Перешагнешь - и не заметишь! Жутко

И радостно зато, когда звучат

Их имена зелёные:

Лашутка.

Волгуша.

Вертушинка.

Скнига.

Скнижица...

А время движется -

Глубокая вода,

А годы нижутся.

 

Давно догнили лодка и весло. 

Давно спрямили старое русло, 

Взорвали мельничные омута, 

Устлали дно глухими топляками. 

И место, где встречался с окуньками, 

Где медный язь плескался на кукане - 

Ольшаником унылым поросло.

 

Едва струится водяная нить - 

Ни наклониться, ни воды испить... 

Река ушла в суглинок и песок, 

Нырнула в потаённые глубины, 

Оставив пласт окаменевшей глины, 

Да топляки, да чахнущий лесок.

Пустеют села в полосе прибрежной, 

Забытые не по своей вине. 

Куда теперь, свернув с дороги прежней, 

Поток стремится в темной глубине? 

В каком краю проточит старый камень, 

Подымется внезапно родниками 

И селезня подымет на волне?

 

...Едва струится водяная нить - 

Ни наклониться, ни воды испить... 

Но привела старуха двух внучат 

И повторяет нараспев: 

— Ла-шут-ка-а...— 

А мне опять - и радостно, и жутко: 

Какие реки в глубине журчат!

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Когда совсем устану - 

Сорву брусники веточку. 

Достану из кармана 

Листок тетрадный в клеточку.

 

Над Вытегрой-рекою 

Прилягу под сосною 

И что-нибудь такое 

Придумаю лесное.

 

Пока бреду, пока пою - 

Придумывать не стану. 

Я все потом придумаю, 

Когда совсем устану.

 

 

 

 

ЗАПСИБ

 

 

СНЕГИРИ

 

На таком ветру не говорят: 

Пережди, дыханье собери. 

Над снегами трехметровыми горят 

На заснеженных бурьянах снегири.

Если верить твоему календарю, 

Послезавтра начинается весна. 

Только мне она покуда не видна. 

Задыхаюсь. Ничего не говорю. 

И смотрю: дымится белая гора, 

А они перелетают на юру. 

Не свистят и не чирикают - горят! 

И качаются на бешеном ветру.

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Стеной стояли у реки

И в ноги били:

Крепки, мохнаты и ярки

Цветы Сибири.

Саранки вспыхнули во рву,

А рядом с ними -

Жарки́! Горячие сорву

В подарок Нине.

Найду подснежник у воды,

Мохнатый, синий...

Но фиолетовый кандык -

Всего красивей:

Еще летит метельный свист,

Когда из кочек

Встают его пятнистый лист

И колокольчик.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Невероятные птицы 

Поют над прокатным станом, 

Невероятные птицы 

Невероятной расцветки. 

Под ними рычат «МАЗы», 

Над ними - дымы и газы, 

Ржавая арматура 

Им заменяет ветки,

А птицы поют над прокатным станом!

 

Где злые желтые искры 

Летят от промерзшей глины, 

А через час работы 

На свалку летит кирка, 

Бетонщики в котловане, 

В траншеях кривых и длинных, 

Голову запрокинув, 

Щурятся в облака.

 

- Гляди-ко, Петро, гляди-ко! 

Может, ручной, не дикой? 

Пестрый какой, гляди-ко, 

Хвост-то, гляди, дрожит!

- Страшно, поди, в железе - 

В лесе ему бы жить...

 

Выпрямится монтажник, 

Голову вскинет круто,

Медленно разогнется, 

Чтоб электрод сменить, 

И вдруг в тишине короткой 

Вниз перегнется: «Тута!» 

И улыбнется: «Ишь ты, 

Птаха опять звенит!»

 

В грохоте и сверканье

Солнце «Запсиба» коптится.

Стрелы башенных кранов

Обламываются устало...

Мне кажется, дело встало б,

Когда б над прокатным станом

Петь перестали птицы.

Но птицы поют над прокатным станом!

 

 

 

 

 

* * *

 

Да, я угрюмый, а каким 

Мне надо стать? Скажи скорей... 

По всей Маяковой горе 

Покачиваются огоньки!

 

Они воспитаны в росе, 

Стрекозами населены. 

Они оранжевые все, 

А ноги - светло-зелены.

 

Разучиваюсь обнимать, 

«Уметь», затверженно любить. 

Когда бы удалось забыть 

Про все, и все не понимать,

 

И, за лицом твоим следя, 

И, все за счастье принимая,- 

Ходить, безудержно светя, 

Хотя б до середины мая!

 

 

 

 

* * *

 

...И я увидел марьин корень - 

Сильны таежные цветы. 

Нетрудно вылечить от кори, 

Попробуйте - от красоты! 

Петляла в скалах тропка рысья, 

Но долго виделись потом 

Резные лапчатые листья, 

Тугой малиновый бутон. 

И так всегда: рекою встречною 

Бреди или тайгою лезь - 

Везде тебя настигнет вечная, 

Неизлечимая болезнь. 

Тот по лесам гуляет, леший, 

Домой коряги возит тачками, 

А этот - тоже заболевший - 

Лазурью, охрой перепачкан. 

Один - карандаши очинит, 

И курит, и бумагу рвет. 

Другой - по этой же причине - 

Бумагу в руки не берет...

 

 

 

 

 

 

ГОРНАЯ ШОРИЯ

 

Специализировался на богах! 

Однако скромен. Почестей не чаю, 

А вырезаю локти на боках, 

На твердом лбу - морщины намечаю. 

Потом рисую длинные глаза, 

И от меня любая перемена: 

Так поверну - нахмурятся, грозя, 

Так поверну - сощурятся надменно.

Матрёшки, деревяшки, чураки, 

Вы обманули столько поколений, 

А что, когда назавтра у реки 

Пред вами кто-то рухнет на колени? 

Нет, кемержёки - тихие божки, 

Березу я изрезал не напрасно: 

Гореть вы начинаете с башки, 

Башка - она всегда огнеопасна. 

Эй-е-е-е, костер, большую тень качай! 

Мой хохот, горы, вскидывайте чутко. 

Гори в костре, березовая чурка! 

Кипи в котле, смородиновый чай!

 

 

 

 

 

* * *

 

Все стремительно происходит: 

Вот и яблони отцвели. 

Не успел весну оценить, 

Смотришь - лето уже проходит. 

Не успел распахнуть окно - 

Листья красные полетели. 

Все измены осточертели, 

Не успел изменить одной. 

Только ветер ветлу сломал - 

У корней задрожали всходы. 

...А пока потекут слова - 

Ходишь годы. И смотришь - годы.

 

 

 

* * *

 

Итак,

Сибирские метели начинаются! 

Снега взлетели, стекла запотели, 

И сени до апреля зачиняются. 

Капусту рубят. Дым стекает с крыши. 

Меня не любят. Ладно, что не любят: 

Я не горюю - я готовлю лыжи. 

И думаю: «Дорогу замело, 

Через сугробы не пойдет подпруга - 

Отныне будет чисто и упруго, 

Свежо, высоко 

И белым-бело!»

 

 

 

 

 

* * *

 

Голубой квадратик, 

Рыжий хвостик дыма.

- Люди, не хворайте! 

Пролетаю мимо.

 

Белые просторы, 

Дом в просторе белом. 

Хочется простого, - 

Чтобы печка пела,

 

Чтобы песня хриплая 

Встала неторопко 

И открылась гиблая, 

Старая дорога.

 

Голубой квадратик, 

Рыжий хвостик дыма.

- Люди, не хворайте! 

Пролетаю мимо.

 

Как вы там живете 

В снежной яме? 

Кто из нас в полете - 

Вы ли? Я ли?

 

 

3.

 

РОДНИК

 

Когда одолевает зной, 

Родник, зеленый и холодный, - 

Студенее воды болотной, 

Прохладнее реки лесной.

 

Неговорлив и невелик, 

Он холоднее всех пока 

Разглядывает облака, 

Песок гранитный шевелит.

 

Зажгутся ягоды рябин, 

Ручьи раздумают мелеть, 

И станут тихо каменеть 

Ночами белые грибы.

 

Сотрётся речки полоса. 

Погаснут темные глаза 

Озер, но - тих и невелик - 

Песок гранитный шевелит 

Родник. И смотрит в небеса.

 

И пусть горит рябина, пусть. 

В молчанье города бетонного 

Мне слышно: неизменен пульс, 

Земли моей зелёный пульс, 

Южнее озера Бездонного...

 

 

ЗАОНЕЖЬЕ

 

* * *

 

Журавли летели 

Журавлиным клином 

Над высоким домом, 

Брошенным, старинным. 

Журавлиным стоном 

Оглашались дали. 

Тени проплывали 

В озере Бездонном.

 

Рябчики свистели 

В зарослях малины, 

И по-над лесами 

Около недели - 

Журавли летели 

Клином журавлиным, 

Пристально глядели 

Круглыми глазами.

 

Желтыми листами 

Замело покосы. 

Тропки зарастали 

Красными грибами. 

Сладкими грибами 

Лакомились лоси - 

Шляпки обрывали 

Толстыми губами.

 

Близятся метели. 

Вспыхнули рябины. 

Теплые недели 

Над высоким домом - 

Быстро пролетели 

Клином журавлиным. 

Утонули тени 

В озере Бездонном.

 

 

 

КИЖИ

 

Много веток - 

Колючки острые. 

Много ветра 

На острове.

И четыре спокойные старухи.

И четыре козы, и восемь кошек.

И над чёрными проломами окошек -

Деревянных крестов сухие руки.

И встает из воды невестой

Деревянная церковь. Тише!

Это - погост Ки́жи,

Древний погост Ки́жи.

Это - святое место.

...Рябины в гранитной пыли,

Могилы над зеленью озими.

Капля моей земли -

Камень в Онежском озере.

 

 

 

* * *

 

И качает меня, качает. 

Причитания тощих чаек - 

Вопли слабые и печальные. 

Краснолапые и отчаянные, 

Птицы кружатся вдоль откоса, 

Пенный гребень срезая косо. 

Упадут и взмывают разом. 

Недвижимые, чертят кольца 

И косятся в мое оконце 

Желтоватым змеиным глазом. 

Вертит их над водою голод, 

Лапы крашены краской резкой, 

Так откуда же этот голос, 

Голос вопленицы онежской? 

Как стремительно их бросает! 

Вырвут узкий ножик плотицы - 

В небе, бедная, золотится, 

А потом в зобу исчезает - 

И сидят на стенке причальной, 

И попискивают печально.

 

 

 

ПУСТОЙ БЕРЕГ

 

Деревня Пустой Берег. 

Белый разбой волны. 

Северный белит, белит 

Серые валуны. 

Это - дела зимы. 

Рано взялась, куда ты? 

Вот он - Герасимыч, 

Тоненький и кудлатый, 

В белой своей рубахе 

Смотрит на красный бакен 

И говорит: «Беда! 

Лодку убьет у берега». 

Белая борода - 

«Да, бороденка беленька: 

В черную краску надо б!» - 

Сдунута ветром набок. 

И - синие-синие детские глаза. 

Он ветру бурчит: «Годи́!» 

Он в Бога давно не верит. 

В деревне Пустой Берег 

Давно он живет один.

 

 

 

 

КРАСНЫЕ СТИХИ

 

 I

 

Град багряный бил в лесах, 

Все леса побило. 

В наших розовых глазах - 

От рябин рябило. 

Березы горели, 

Краски - сникли. 

Горит  Карелия: 

Гранит Карелии - 

В крови брусники. 

Карминный мох 

Полыхал и хлюпал, 

Я уже не мог, 

Я дымился - клюква! 

И лилась малина зря, 

Эх и наказали! 

И заря, заря, заря 

Цвета мукузани. 

И зарянки по бокам 

Тоненькие тенькали... 

Я - бокал, бокал, бокал, 

Красного оттенками 

До краев налитый. 

Я махнул на лето 

В заонежские леса. 

...И правильно сделал!

 

 

II

 

Я - сосновая кора 

На заре вечерней - 

Излучаю у костра 

Красное свечение. 

Солнце вылетит в затон 

Колесом - 

Бухнусь навзничь, золотой 

Как песок. 

Ну, чего тебе от Яна? 

Хочешь, буду постоянно. 

Хочешь этого, да? 

Я как эта вода: 

Тени, отблески, свет, 

Бегучие пятна, 

А какой цвет - 

Непонятно!

Ты не три глаза, не три, 

Я бываю разным. 

Сверху разным. А внутри -

Я наполнен красным.

 

 

 

* * *

 

Этой ночью ярко светит луна. 

Две зелёные звезды и луна.

Да онежская бормочет в валунах 

Невысокая бессонная волна.

 

Что толкует-то? Спросите у трав, 

У подводных коричневых трав. 

То ли песня, то ли перечень утрат? 

Бормотание длится до утра...

 

 

 

ЛИПОВИЦЫ

 

Ли́повицы, Липовицы, долгий дождь Севера - 

Самая последняя из моих утрат. 

Трава не кошена, рожь - не сеяна, 

Порос ольшаником почтовый тракт.

 

Липовицы, где же Ваши люди 

Заводские, беглые, олонецкие? 

Хлопните дверью! Встаньте, плюньте: 

Что вам пули финские, немецкие?!

 

Если вы такое топорами тесали, 

Кем же вы побиты? Кем вы преданы, 

Если над Онего, по-над лесами - 

И поныне высятся те домы?

 

Крыши высокие дожди полощут, 

Поднялись на гульбищах деревца. 

Идешь по дому, и вдруг - площадь, 

И - на три стороны три крыльца!

 

 

 

 

* * *

 

Птица седая, чёрный глухарь,

Будто не видишь мерцания «тулки», -

Снова ударь, снова ударь,

Выдай щелчок деревянный и гулкий!

 

Брови красные запрокинь. 

Пусть услышат тебя далёко. 

Те, что тихо сидят по ёлкам, 

Пусть запомнят тебя таким.

 

День, который тобой не до́жит, 

Продолжается: в свой черёд 

Кто-то вслед за тобой начнёт 

Гулким горлом. И - всё продолжит 

На заре, когда пёсья свора 

Заскользит, к листве припадая.

 

...Глухариная и седая - 

В глубине весеннего бора - 

Только так уцелеет песня.

 

 

 

 

* * *

 

Оставьте меня в покое, 

Не звените железом, 

Полудикие кони 

Заонежского леса!

 

В позабытых домах 

Поржавели засовы. 

Желтоглазые совы 

Ночью светят в углах.

 

Церковь, крытая ржавью, 

Спас облезлый и кроткий. 

Только гулкое ржанье 

Да топот короткий!

 

Ни узды, ни седла, 

Ни огня, ни погони - 

Скачут черные кони 

Вдоль пустого села.

 

Утром в чащу умчат, 

Бродят возле да около. 

Ночью - снова кричат, 

Смотрят в мёртвые окна.

 

...Я ходил по камням,

Жил в безлюдьи, в молчаньи -

Только кони меня

Навещали ночами.

 

 

 

 

 

ПТИЦА БЕСКРЫЛАЯ

 

Странные вы какие... 

Что это вы заладили: - 

Птица летит! ...Красиво! - 

...Новозеландской киви 

Бедами не грозило 

Небо Новой Зеландии.

 

Тихие звери ладили, 

Добрые птицы ладили 

Здесь, на краю Земли: 

Ни одного хищника 

В чащах Новой Зеландии, 

В травах Новой Зеландии - 

Ни одной змеи.

 

И долгоносая киви -

Пушистый живой треножник - 

Отбросила длинные крылья! 

Живёт под сенью куста. 

...Давно я гляжу на небо, 

А на́ сердце все тревожней, 

А на сердце все тревожней — 

Где она, красота?

 

Носятся друг за другом 

И голосят отчаянно! 

То залетят высо́ко, 

То упадут в хлеба...

Зачем над вечерним лугом, 

Всхлипывая печально, 

Тихо и одиноко 

Плавают ястреба?

 

Чтобы не стать добычей, 

Жаворонок взовьется. 

Чтобы не стать добычей 

И комара поймать. 

Дрожь неприметной птахи 

Радостью отзовется, 

Песнею назовется. 

Как это понимать?

 

...Странные вы какие. 

Что это вы заладили: 

- Птица летит! Красиво! - 

...Новозеландской киви 

Бедами не грозило 

Небо Новой Зеландии...

 

 

 

 

* * *

 

Все на высоких скоростях: 

Чуть прилетел и - улетает. 

И тут в гостях, и там в гостях, 

И все быстрей надоедает.

 

Все отрешеннее глядит. 

И книгу старую листает. 

Еще немного и - взлетит, 

И на Земле его не станет...

 

 

 

БЕЛАЯ НОЧЬ

 

Стало озеро голубым, 

Всплески пошли кругами: 

Лещ поднимается из глубин, 

Трогает звёзды губами.

 

Плещется лещ, не боится щук, 

И до зари туманной 

Кажутся звезды ему, лещу - 

Белой небесной манной.

 

 

 

 

МОНАСТЫРЬ МАКАРИЯ

 

 I

 

Предел лесных дорог - 

Макарий. На порог 

Ступили и застыли: 

Во все глаза на нас 

Смотрел иконостас 

Проёмами пустыми. 

Голубка поднялась. 

А исповедь - лилась, 

Хоть был тот голос тих 

Во пустыни и стыни. 

Всевидящий! Прости 

Один и тот же стих, 

Один и тот же стих —-

Слова её простые. 

И хрипотцу прости, 

Обиды не таи: 

Болота на пути - 

Подвижницы твои 

Устали и остыли... 

...А все-таки - гляди! - 

Взлетает не спеша, 

Дрожит под сводом пыльным 

Последняя душа 

Лесной деревни Вильны.

 

 

 

II

 

На острове, в глуши 

Соборные кряжи - 

Подрублены. Тяжи 

Железные - у корня 

Подрезаны. Лежит 

Поодаль колокольня.

 

Но отчего тогда 

Окрестный лес велик? 

И- светится вода, 

И - вызревают зёрна, 

И - лепятся стрижи? 

И отчего, скажи, 

Всплывает тёмный лик, 

Когда глядишь в озёра?

 

Да, отчего цветут 

Высокие цветы, 

Струится темный лик, 

Перелетают птицы? 

Всемилостивый тут: 

За озером Святым 

Живет себе старик, 

Макарий темнолицый.

 

...Темна и хороша, 

В твои ладони вдруг 

Малина упадет - 

Леса вокруг обильны. 

Наверное, живёт 

Бессмертная душа, 

Как светлая душа 

Лесной деревни Вильны.

 

И потому - свеча 

Не гаснет на столе. 

Выходят у дорог 

Подпочвенные жилы. 

Батистовый платок 

Висит в монастыре, 

И голуби еще 

Живут на пустыре, 

И голоса звучат! 

...И мы с тобою живы.

 

 

 

 

 

* * *

 

Просто светить и стареть 

Деревом белым в лесу. 

Осенью - долго гореть, 

Пламя держать на весу.

 

Смолкнуть. Сначала начать. 

Лучшей судьбы не просить. 

Чаща умолкнет - молчать, 

Заголосит - голосить.

 

Так и стоять у реки, 

Если помедлит судьба, 

Чувствуя: корни крепки, 

Не отойти никуда.

 

Корни - в постели земной. 

Ветви надеждой живут: 

Может, опять надо мной 

Два журавля проплывут?

 

 

 

* * *

 

Встань до рассвета. На рассвете - 

Дровец помельче насеки. 

Затопишь печь, проверишь сети, 

И - принимайся за стихи.

 

Под вопли чайки нагловатой, 

Что клянчит рыбьи потроха, 

Склонись над сванскою балладой. 

Дыханье древнего стиха

 

Старайся уловить в накате 

Волны, блестящие мазки 

Кладущей на лицо, на скатерть, 

На тополь, лодку и мостки.

 

В обед наваришь окунёвой, 

Дымком приправленной ухи, - 

И жизнь полна заботой новой. 

Прощайте, древние стихи!

 

День добрый, грабли и лопата, 

Ружьё и чистое весло! 

Труд - неизбывен, а зарплата - 

Бессчётна. Значит, повезло.

 

Чаичий плач навеет дрёму, 

Но прогони усталость прочь:

Еще белее от черёмух 

В июне северная ночь.

 

А ты не плачь весною поздней, 

Припоминай в рассветный час, 

Что «...в мире нет людей бесслезней, 

Надменнее и проще нас».

 

 

 

 

СТАРЫЕ ПЕСНИ

 

I. ГРУЗИНСКАЯ

 

Скрыла меня ложина - 

Твой огонек пропал. 

Озеро недвижимо. 

Вкруг повела тропа,

 

Чтобы в траве-осоке 

Ночью, у самых ног, 

Вспыхнул опять высокий, 

Трепетный огонёк.

 

Малая капля света 

На берегу другом, 

Как ты горишь на этом! 

...Даже светло кругом.

 

 

II. РУССКАЯ

 

Уж такое дело: 

Если нелюбима, 

Не кручинься, дева, - 

Вылечит рябина.

 

Выручит калина - 

Ягоды с горчиной. 

Не горюй, Марина, - 

Не житьё с кручиной.

 

Покричала - будет: 

Гореванье старит. 

Горя не убудет, 

Молока - не станет.

 

Что нам до прохвоста, 

До чужого дяди? 

Наше дело просто - 

Дай сосок дитяти.

 

...А его мотает 

По земле покатой. 

Жизнь его потает 

В стороне богатой.

 

В стороне богатой, 

Только нелюбимой - 

Выроют лопатой 

Яму под рябиной.

 

Женщина слезину 

Выдавит насильно. 

Вот и встретил зиму - 

Ни жены, ни сына.

 

И не та рябина. 

Вот какое дело! 

...Если нелюбима, 

Не кручинься, дева.

 

 

 

III. МОЛДАВСКАЯ

 

Ты ни в чем не виновата. 

Это грозди винограда 

Барабанили по стеклам.

Это пряная гвоздика 

Нам покою не давала. 

И к тому же утром тёплым - 

Отрешенно, неустанно - 

Ворковала, ворковала 

Розовая туртури́ка*. 

Не казни себя, не надо: 

Ты ни в чем не виновата. 

Это я виновен, Анна...

 

 

* Садовый голубь (молд.).

 

 

 

 

 

* * *

 

 

На севере - родник, родник - на юге... 

Два родника не знают друг о друге, 

Но знаю я, затерянный в снегах, 

О вечных и родимых родниках.

 

На севере - родник, родник на юге... 

И там и тут подолгу веют вьюги. 

На юге даже дольше снежный прах 

Клубится, след звериный заметая, 

Чтоб, затвердев, сиять, почти не тая, 

В цветах июня - в Грузии, в горах.

 

Тот родничок вызванивает слабо 

У древних башен странного Хохабо - 

Предельного хевсурского гнезда. 

Другой родник темнеет в хвойной раме, 

Петляет беломошными борами. 

Мерцает в нём Полярная звезда.

 

Два родника. Любой поёт убого, 

Поскольку горло каждого глубоко 

Уходит в темень, тяжестью земной 

И стужей перехвачено стократно. 

А всё равно не повернуть обратно - 

Журчи весною, летом и зимой.

 

Быть может, тот, чья жизнь несуетлива, 

Приметит чашу ледяного слива. 

Настроясь на глубинную струну, 

Он голос свой расслышит в тихом звоне 

И, отхлебнув из ковшика ладони, - 

Узнает позабытую страну...

 

 

 

 

* * *

В Тбилиси ничто не странно: 

Капустные кочаны 

На улице Тициана* 

Растут вдоль обочины.

 

Рукою подать до центра, 

А в комнате - соловьи! 

Поющие без акцента, 

Олонецкие, свои.

 

Скользнет по волне лукавства, 

Но канет застольный чёлн 

Под утро в пучину братства, 

Забывшего что почём.

 

Казалось бы, все - о Дали, 

О сыне, о внуках. Жаль! 

Но - все уплывает в дали 

Грядущего. Мимо, вдаль...

 

 

 

 

АРХОТИ

 

Пусть могилу мою украсит дэка*…

Важа Пшавела

 

 

 

Прячет тропинка извивы свои вековые, 

Круто ведет.

А по ущелью белеют цветы восковые - 

Дэка цветет.

 

Свежее утро, фиалки еще не примяты, 

Нету восьми.

Из родника зачерпни и листочек цицмати 

В губы возьми.

 

От перевала, стоящее в горном проходе, - 

Солнце глядит.

К башням кистинским, вниз по ущелью Архоти, 

Асса летит.

 

Если вначале слышится еле-еле 

Голос реки,

То на подходе к башенной Ахиеле - 

Слух береги!

 

Белые овцы в утренней Ахиеле 

Вышли на склон.

В тихой протоке тихо стоят форели, 

Как под стеклом.

 

Что же, хевсур, проходишь, очи понурив, 

Конь - в поводу? 

Выстрел не грянет: тихо, Очиаури, 

В этом году.

 

Кровники спят в гранитной своей постели. 

Тихо. Зато

Всюду ущелья горные опустели, 

Милый Дато.

 

Кисты скакали, пояс стянув потуже, 

Чтили Коран.

...Выстрел ударит гулко, как бич пастуший,- 

Гул по горам!

 

Жили поэты в каменной Хевсурети, 

Хмурой на вид.

Так что поныне - пусть не второй, так третий - 

В лад говорит.

 

Так что поныне в песенной Ахиеле - 

Кони летят.

Норазаули помнят о Габриеле**, 

Путника чтят.

 

Но опустенье мест, где певцы бродили, 

Кто отвратит?

Как реставратор, что подновил Шатили, 

Жизнь возродит?

 

...Прячет тропинка извивы свои вековые, 

Дальше ведёт.

А по ущелью белеют цветы восковые - 

Дэка цветет.

 

 

* Дэка - рододендрон (груз.).

** Габриел Джубушанури - поэт, уроженец Архоти.

 

 

 

* * *

 

Георгию Хорнаули

 

Белейший горностай на белоснежном насте 

Стоит перед окном, бежит наискосок. 

...Тбилиси в декабре: окно открыто настежь, 

Комарик поутру щекочет твой висок.

 

По Северу белы угоры и равнины. 

Блистание снегов. Безмолвие зимы. 

...Грузинская зима: созрели мандарины, 

Горят, как снегири, фонарики хурмы.

 

На южном берегу не допроситься снегу, 

На Севере теперь не выклянчишь тепла. 

Батумская волна о камни бьет с разбегу. 

Онежская вода - тверда и тяжела.

 

Охотничья тропа в таежные завалы. 

На озере сосед опробывает бур. 

...Чаргали. Плотный снег. 

Несет двустволку в скалы 

Неугомонный друг - неистовый хевсур.

 

Рябина и платан. И вновь - попеременно - 

То глухариный хрип, то перелетный гам. 

Привычно сознавать, что ты одновременно 

Живешь и там и тут, живешь и тут и там.

 

 

 

 

НА СЛИЯНИИ РЕК

 

«Ди́ди цка́ли мо́дис!»* 

Так плескали воды 

Там, где Рошкис-цка́ли** 

Скалы не пускали, 

Что гортанность резко 

Возникала в яви 

Грохота и плеска - 

Как форели в яме. 

Две струи плескали, 

Точно слово «цкали», 

И гудело «диди», 

Раздвигая плиты. 

И стояло слово 

В каменной природе 

Как первооснова, 

Как хрусталь в породе. 

И - пустело слово 

В точном переводе... 

«Цкали» - это клёкот 

Горного потока. 

А вода -  далёка, 

Медленна, глубока. 

«Диди» - шаг, не шире, 

Но струя безумна! 

А у нас большие - 

Движутся бесшумно.

И идёт - не и́дет, 

А скорее скачет. 

Кто глядит - увидит 

И переиначит. 

В климате российском, 

Где протяжны зимы, - 

В переводе близком 

Не клокочут эти 

Струи Хевсурети - 

Ритмы Хевсурети - 

Неизобразимы. 

...Впрочем, в Хевсурети 

При коротком лете - 

Долгие морозы, 

А в Шатили - дети 

Русы и курносы. 

Жители Архоти 

Преданы охоте, 

Точно каргополы. 

И ложатся снеги, 

Словно на Онеге, 

Застилая долы.

 

 

* Буквально: большая вода идет.

** Приток Хевсурской Арагвы.

 

 

 

 

 

 

ЖИТЬ ВЫСОКО

 

(По мотивам грузинской народной поэзии)

 

 

* * *

 

Пусть у смерти тоже подрастет дитя! 

Смерть другую встретит на дороге пусть. 

Да увидит встречу лиходейка-мать: 

Поглядит - запомнит этот черный путь. 

Может быть, наскучит смерти убивать?! 

Может, доведётся сердцу отдохнуть?

 

 

 

 

* * *

 

Каркала ворона: «Птенец, 

Наберись ума наконец. 

Поумней хотя бы к зиме, 

Голову пустую заполни: 

Человек склонился к земле - 

Значит, камень бросит. 

Запомни!»

 

 

 

 

 

ПХОВЕЦ И ШАВАНЕЦ

 

 

Заскучал в засаде пшав удалой, 

Там, где пенится Шавцкали-река, 

И не выдержал - поехал домой. 

Из Шавани повстречал паренька.

 

Было некому разнять молодых. 

Что повздорили они? Сгоряча - 

У Шавцкали, у кипящей воды - 

Оба юных рубанули сплеча!

 

Чёрный ворон с поднебесья слетел. 

Пьян напился. Тризну черную ту 

Правил - мёртвое терзал, как хотел. 

И насытился. Набрал высоту.

 

Посмеялся над людьми: «Задарма - 

Это надо же? - друг друга убить! 

Э-э! Обоим не хватило ума: 

Надо было одному уступить».

 

 

 

 

* * *

 

Люблю, когда вихрем скакун летит, 

Люблю, когда гнута его подкова, 

Люблю, когда всадник вперед глядит 

Глаза не щурит - люблю такого!

 

Люблю, когда рана моя - пустяк: 

Когда не тревожит, а так... алеет... 

Конечно, девушки навестят. 

Гляжу: которая пожалеет?

 

Зорко из-под ресниц слежу - 

Кто меня хочет? Кому меня жалко? 

Первой возлюбленной, погляжу, - 

И не холодно, и не жарко.

 

А вторая наверняка - 

Хочет! Хочет, глядите сами... 

...Третья - глянет издалека - 

Кари очи полны слезами!

 

 

 

 

ЛЕДНИК

 

Горе! Какое горе! 

На Троицу, в светлый день - 

Вдруг сокрушил преграды, 

Загрохотал ледник.

 

- Долго меня теснили 

В скалах, - сказал ледник. - 

Будет! Сорвал оковы, 

К морю иду теперь.

 

Шествую по Мизриёри, 

Срезаю подолы Саджара, 

Ворочаю между пальцами 

Тяжкие глыбы льда. 

...На луговине Саджара 

Пас пастушонок стадо. 

Меня заприметил - вздрогнул, 

Бросился наутек. 

Куда торопишься, мальчик? 

Не убежать, красивый, - 

Возьму и тебя, и стадо 

В подарок морю!

 

Шествую возле Бавари, 

Плыву со звоном и грохотом. 

Мельница на дороге - 

Бека пшеницу молол. 

Тронул плечом легонько - 

Понес и Беку и мельницу 

В подарок морю!

 

Шествую под Ладги́мом, 

Звон колокольный слышу. 

Вот оно что! - нечаянно 

К паперти подошел... 

Церковь святой Ламарии 

Обошел стороною: 

Святую Ламарию чту.

 

Шествую по Жибиани - 

Стонут и причитают. 

Шествую по Чибиани - 

Выносят полный поднос...

 

Шествую по Нагвашёри. 

Вниз уношу Нагвашёри. 

Двери захлопнул Ши́хаил - 

Гостю, что ли, не рад? 

Крепость твоя, Шихаил,- 

Лучшая в мире крепость. 

Твоя красавица Нанула -

Лучшая Нанула края. 

Все заберу с собою 

В подарок морю!

 

Шествую по Накриёри, 

Вниз уношу Накриёри. 

На том берегу ежевика, 

На этом - смородина. 

Три девушки белолицых 

В кустах заливались смехом... 

Зачем, красивые сёстры, 

Смеётесь над ледником? 

Все заберу с собою 

В подарок морю!

 

...Так, сокрушив оковы, 

На Троицу, в светлый день - 

Грохочет ледник.И морю - 

Владыке - несёт дары.

 

 

 

 

ИЕРЭМО

 

Ие́рэмо, отмучился и ты! 

Остановился посох нищеты. 

Земля, благословенная, прикрыла - 

Теперь не устыдишься наготы...

 

 

 

 

ИЩУТ ВОЛА

 

Слева и справа горы, 

Между других - Святая. 

Вол приходит напиться 

К берегу быстрых волн. 

Красная рыба плещет, 

Брызги в реке взметая. 

Стукнет хвостом и - красным 

Станет пятнистый вол!

 

Мимо прошёл хозяин, 

Не убавляя шага. 

Рыба в речных глубинах 

Канула, отцвела. 

...В дерево бьёт рогами, 

Громко зовёт, бедняга. 

Ищут его, однако, 

Не узнают вола.

 

Канет в густом тумане, 

Выберется не скоро... 

Если опять дорога 

Правильно привела, 

Будет стоять и плакать 

У своего забора: 

Ищет его хозяин - 

Не узнает вола!

 

 

 

 

* * *

 

Робкий олень Акушо́, 

Спустись по туману, спустись: 

Коликишвили ушел - 

Можно и попастись...

 

 

 

 

* * *

 

В Бурдиани я помолвлен судьбой - 

Что разгневался Господь на меня? 

...На смотрины отправляюсь. С собой 

В поводу веду второго коня.

 

Только к дому подскакал на коне -

Тёща вышла, за уздечку скорей. 

Бурку вынесли и кинули мне - 

Рвань-рванина, и не видел старей!

 

А потом невесту вывели. Жуть! 

Увидали бы и вздрогнули вы: 

Вышла девица... желтее айвы! 

И рукою-то боюсь шевельнуть.

 

Нос у девицы торчал кулаком, 

А живот круглее тыквы висел. 

Ловко сваха наплела языком - 

Да отсохнет этот лживый совсем!

 

Я невесте покупал пояса: 

Семь красивых подарил! А на кой? 

Как повёз её домой по лесам - 

Надорвался под красоткою конь.

 

Тотчас всё опустошила она. 

Слова молвить не́ дала никому.

Крынки, плошки - опустели до дна, 

Крошки масла не осталось в дому.

 

Долго шарила в похлёбке рукой, 

А потом соседкам хвастать пошла, 

Мол, не спрячешь от меня, дорогой - 

Знаю, где твои орехи! Нашла!

 

 

 

 

* * *

 

Между любовью моей и тобой - 

Гора, покрытая льдом. 

Перевалить хребет голубой 

Можно. А что потом?

 

 

 

 

БАЛЛАДА О ЮНОШЕ И БАРСЕ

 

 

Он сказал: «Проходил над бездной. 

До вершин поднялся. Тогда - 

На вершине скалы отвесной 

Повстречал, отыскал стада.

 

Хорошенько ружье прицелил. 

Старый тур проглядел врага. 

Как в глубинах гранитной щели 

Громыхнули его рога!

 

На скале, по соседству с небом, 

Повстречался в полночный час - 

Барс! Глазницы наполнив гневом, 

Тотчас бросился горный барс...»

 

...Эх, не выхватить меч-прангули!* 

Обнялись на краю скалы: 

Камень рушили, долу гнули 

Узловатых берез стволы.

 

Нет, доспехи не защищали, 

И худая защита - щит: 

Барс кольчугу рванет клещами 

И - кольчужный подол трещит...

 

Поздно выхвачен меч-прангули, 

Запоздало сверкает меч: 

Две струи на песке сверкнули, 

Двум соперникам время лечь.

 

Кровь течет, расплываясь ало, 

И неслышно стекает вниз... 

Всё! Охотник прилег устало. 

Горный барс - на скале повис.

 

Полегли на скале туманной, 

Прислонившись к плечу плечом, 

И охотник в кольчуге рваной, 

И - сражённый его мечом.

 

...Прорицательницы пророчат, 

Да не смеют сказать всего. 

Ходит матушка, слёзы точит, 

Ищет юношу своего.

 

- Ты в горах не плутал ни разу, 

Но тебе повстречался барс. 

Горе юноше! Горе барсу! 

 Свет для вас навсегда погас...

 

...Омывала слезами раны. 

Прилегла у сыновьих ног.

- Труд погибельный - подвиг бранный - 

Позади: отдохни, желанный.

Как в младенчестве, спи, сынок...

 

Притомился, бесстрашный воин? 

Неужели тебе не встать?! 

...И соперник тебя достоин. 

...И сопернику ты под стать.

 

Ты - кольчужный подол изорван! - 

Он изрубленный до кости, - 

Оба вы, не приняв позора, 

Не сумели себя спасти.

 

Истончился в бою прангули. 

Не пролейся, слеза, из глаз! 

Над тобою рыдать могу ли? 

Пред тобою бессилен барс.

 

Над такими не плачут, милый. 

Не забудут тебя окрест. 

Все! Распахнута дверь могилы. 

Над тобою - высокий крест...

 

...Сны придуманы ей на муку: 

Чуть померкнет дневная синь - 

Прыгнет барс и рванет кольчугу, 

Барса вновь опрокинет сын!

 

И ночами не жди покоя, 

Плачь, за призраками следя... 

Шепчет матушка: «Никакое 

Без любви не взрастёт дитя.

 

Может, вовсе изнемогая, 

На холодной скале сейчас 

Под луною кричит другая - 

Та, которою вскормлен барс?

 

Скоро полночь. Пойду к вершине, 

Посидим на скале вдвоем - 

Пусть расскажет о мёртвом сыне 

И послушает о моём...

 

Все различия ни при чём. 

Материнская скорбь безмерна. 

Как страдает она, наверно: 

Барс - дитя - иссечён мечом!»

 

 

 

 

* * *

 

Тебя - хвалить, её - бранить? 

Безумным надо быть, безумным! 

Ты - светишь мне ненастным днем, 

Она, печальная, - огнём 

Пылает по ночам безлунным...

 

 

 

 

* * *

 

Не поддавайся скорби: 

Скорбь переломит, сгорбит. 

Если ты впрямь умён - 

Лучше уйди. И вскоре - 

Сам переломишь горе. 

Сказано: «Мир - силён».

 

 

 

* * *

 

Свадьба у Балхамишвили, 

Прямо скажем, - поразила... 

Мы три дня врагов рубили, 

И была в деснице сила, 

А припомню эту свадьбу - 

Всё бледнеет перед нею: 

До чего же трудно было... 

В жизни не было труднее!

 

 

* * *

Жить высоко! Пускай в нужде, 

Но высоко! - Конечно, мудро...

...Лишь на закате и под утро 

Олень спускается к воде.

 

 

4.

 

ЛОДКА

 

Солнце заката за островом виснет, 

В белых березах сквозит.

Брызнет в просвет и погаснет, и - брызнет: 

Лодка с разгону скользит.

 

Птица не крикнет, и чаща безмолвна - 

Стынет, напряжена. 

Каплю уронит весло и - словно, 

Рушится тишина!

 

И подо мной глубоко, и высока 

Вышняя глубина.

Знает, кто дожил до этого срока, 

Что глубока вина

 

Перед любимыми... Перед теми, 

Помыслы чьи - просты. 

Перед исчезнувшими, чьи тени 

Смотрят в твои листы...

 

Но замедляются чередованья, 

Гаснет за лодкой след. 

Все ослепительней ликованье! 

Потусторонней свет.

 

Солнце заката за островом виснет, 

В белых деревьях скзозит. 

Брызнет - погаснет, погаснет - брызнет! 

Лодка еще скользит...

 

 

 

* * *

 

Снова розовой листвы в берега 

Понасыпало с берез и осин. 

Тростником позарастала река, 

Затуманилась озерная синь.

 

Листопад. Опустошенье царит, 

А казалось: красоты — на года! 

В перелесках от зари до зари 

Беспощаднее сквозит нагота.

 

Все листы пооблетали с вершин

В ожиданьи снеговой пелены, 

Но последние — в вершинах ольшин — 

Словно раннею весной —- зелены.

 

 

 

 

ГРИБНАЯ ОСЕНЬ

 

 

Памяти Н. М. Степановой, матери моей

 

I

 

 

Никогда еще не бывало, 

Чтобы столько бабочек-траурниц - 

Бархатистых, темно-коричневых, 

Обрамленных желтой каймою - 

Появлялось в моем лесу.

 

Никогда еще не бывало, 

Чтобы столько могил разверстых 

Вырывали в песке прохладном 

У корней разогретых сосен.

 

Никогда еще не бывало 

На другом берегу, на крымском - 

Чтобы лента приморских пляжей 

Не вместила волну приезжих, 

Чтобы граждане распластались 

На бетонных плитах шоссе.

 

Никогда еще не бывало,

Чтобы мать в простынях лежала, 

Укротив свой неукротимый, 

Иронический свой характер, 

И молчала бы день 

И ночь...

 

 

II

 

 

Во сне увидел мать родную. 

Вот состояние мое: 

Я устыдился, что - живую! - 

Считаю мёртвою её.

 

Душа отринула мгновенно, 

В сознанье радостной вины, 

Беспамятство и горечь тлена, 

И насыпь, где погребены

 

В горячем шифере Тавриды, 

Над морем блещущим сильней -

И материнские обиды, 

И вера в счастье сыновей.

 

...Разбудят утренние звуки. 

Вновь одинокий и живой 

Начну сначала: 

День разлуки. 

Девятый день... 

Сороковой...

 

 

 

 

III

 

 

Виноградник у ограды... 

Миновало трое суток, 

А немыслимость утраты 

Не воспринимал рассудок,

 

Точно вымысел досужий, 

Что расцвел на почве крымской. 

Но в лицо дохнуло стужей 

Из могилы материнской.

 

Пламенело море в штиле. 

Говорили речь у гроба, 

Но запомнил: руки стыли 

От внезапного озноба.

 

Подступает непогода, 

Сердце тронула остуда. 

Явственнее год от года 

Веет на землю оттуда...

 

 

 

НА ВЕРШИНЕ ДЕМЕРДЖИ

 

С моря надвигается мгла. 

Осень обретает права. 

Скатертью равнина легла - 

Плотная овечья трава.

 

Выкормыш пропавших отар, 

Жирный чернозем перекрыл 

Тропы голосистых татар, 

Камни генуэзских могил.

 

Падают в траву семена. 

Тихо и свежо, как в лесу...

В трех шагах - отвесом - стена, 

И орлы на скалах - внизу.

 

 

 

* * *

 

Белый луч, обрубай кусты,

По душе мне твоя работа -

Пусть дорога из темноты

Бьет в лицо, как струя брандспойта.

 

Нет, наверное, неспроста 

В русле каждого километра 

Я лечу на восход: нарастай, 

Скорость встречного ветра.

 

Не оглядываюсь. Рассвет 

Разгорается, нарастает. 

Верю: хуже не будет. Нет! 

Лучше станет.

 

 

 

 

* * *

 

Опять прощаюсь. Дочка и жена 

Глядят привычно, провожанье длится, 

Но зелень семафора зажжена... 

Пошел состав - переменились лица.

 

- Пока! - И - поплыла рука из рук. 

Недолог путь. И близок путь обратный. 

Но в этот миг тебя коснулось вдруг 

Предчувствие разлуки невозвратной.

 

 

ПРЕДЗИМЬЕ

 

 

I. ПТИЦЫ 

 

Одни - улетели.

Другим - приказали «не сметь!»

Березы и ели,

Лугов догорающих медь.

 

И птицы отстали, 

Вернулись, отбились от рук 

Бесчисленной стаи, 

Что стала ненужною вдруг.

 

Отставших не много, 

Их голос тревожен и тих. 

Теперь одиноко 

Летает любая из них.

 

Осока все ниже,

Леса все пустынней окрест.

Все ярче и ближе

Орел или Северный Крест.

 

 

II. ДЕРЕВЬЯ

 

Одни - облетели, 

Другие - в листве неживой. 

Четыре недели - 

И осень предстанет зимой.

 

Растаяло лето. 

Отныне листва - пустяки. 

Подобьем скелета 

Чернеют в лесу костяки,

 

Белеют, краснеют, 

Мерцают зеленой корой. 

Уже не умеют 

Стоять друг за друга горой:

 

Стоят отрешенно,

Любой перед снегом раздет,

И нощно и денно

Растет между ними просвет.

 

 

 

III. ЛЮДИ

 

Одни - почужели, 

Другие - наверно, в раю. 

Пустеет. Ужели, 

До края дойдя, на краю

 

Зияющей ночи, 

Сокрывшей родные места, 

Любой одиноче, 

Ещё одиноче перста?

 

 

 

ДЕКАБРЬСКОЕ

 

На грани, на черте, на рубеже - 

На берегу озёрном и пологом: 

Налево - лед, незыблемый уже, 

Направо дышит, чуть не под порогом,

 

Глубокая декабрьская вода, 

Которая никак не остывает, 

Гремит кольцом разломанного льда 

И смертницу крылатую вздымает.

 

 

Зачем не улетела в сентябре, 

Когда другие чайки улетели? 

Им хорошо: они теперь в тепле. 

Ты - доживешь ли до конца недели?

 

Не знает, в чем беда твоя, вина, 

Но понимает неоглядность леса, 

Зачем неукротима глубина 

И отчего вода черней железа.

 

Вновь северик поёт на все лады. 

А доживет ли до угрюмой рани 

Железный круг неистовой воды 

У берега, на рубеже, на грани?

 

 

 

 

* * *

 

 

Не было бы бодрых - 

Не было бы тёртых. 

Не было бы добрых - 

Было б много мертвых.

 

 

 

* * *

 

Все, что недавно цвело 

В неудержимом разбеге, 

Соединилось светло: 

Летняя радуга - в снеге.

 

И потому у стволов, 

Возле пригорка любого - 

Снег красновато-лилов, 

Снег голубей голубого.

 

Или оранжево-ал, 

Точно края небосвода - 

Это закат запылал, 

Это минуты восхода.

 

Тот монолит снеговой, 

Сдавшись весне разноликой, 

Сызнова станет травой, 

Лютиком, рдестом, гвоздикой...

 

Откуролесит весна, 

Выцветет яркое лето, 

Но не уйдет белизна 

Самого снежного цвета.

 

Вот и подснежника нет! 

Снова метель зарябила: 

Льется черемухи цвет. 

Вслед зацветает рябина.

 

Ландыш раскрылся в тени. 

Вскоре, июнем палима, 

Сколько тайга ни темни - 

Свадебно вспыхнет калина.

 

Позже сведенье весны, 

Как бы ей ни было тяжко, 

Длит посреди желтизны, 

Стойко белея, ромашка,

 

Словно предтеча снегов, 

Все пеленающих, чтобы 

Радугу майских лугов 

Спрятать до срока в сугробы.

 

 

 

* * *

 

Вода пустынней, небо тише, 

Леса мертвей, студёней зи́мы. 

Экологические ниши 

Пустеют, точно магазины.

 

Убили тех - исчезли эти 

Деревья, птицы и растения. 

Пустынны башни Хевсурети 

И в Заонежье опустение.

 

Эпоха массовой потравы, 

Глобального лесоповала, 

Отравы, рухнувшей на травы. 

Но этого, выходит, мало.

 

И забренчали менестрели,

Чеканя звонкую монету,-

О храмах, что уже сгорели,

О лебедях, которых нету,

О травушке-муравушке,

О ивушке,

О солнышке,

Дубравушке,

Журавушке,

Рябинушке,

Соловушке...

 

Так блеют и топочут овцы, 

Взыскуя сена и водицы, 

Или стрекочут древоточцы 

В лесу, где перебиты птицы.

 

Ополоснувшись сладким вздором 

В просторе, где мертво и пусто, 

Работник взмоет над простором 

И сыпанёт погуще дусту.

 

...Своей печалью благородной 

Певцы растроганы безмерно 

И жаждут славы принародной, 

Покуда медленно да верно,

 

Не видя помощи сыновней, 

Слабеет сильная природа. 

Они, быть может, всех виновней, 

Что -

 ни воды, ни кислорода...

 

 

* * *

 

Какие синие места:

Рассвет в снегу - держава синяя.

Какая сильная звезда!

Такой бывает только зимняя.

 

Какой крутой и светлый круг 

На синеве горит малиново. 

Обидно, что не видит друг 

Рассвета синего, былинного...

 

Не слышит хрусткой тишины, 

Не видит сосен в синем инее. 

Какие синие места. 

Какая сильная звезда 

Льет на снега сиянье зимнее!

 

 

 

 

* * *

 

Чудо - жизнь анахорета! 

Только чем она согрета 

В одиночестве таком? 

Чем? Печами-кирпичами? 

Предзакатными лучами? 

Полуночным костерком?

 

Тусклым золотом рассвета? 

Чудо - жизнь анахорета! 

Но умножился народ, 

А отшельников не стало 

Больше, чем в эпоху Тао*. 

Стало их - наоборот...

 

Хороши весна и лето! 

Чудо - жизнь анахорета: 

Ходишь, травы вороша. 

А потом, подобно чуду, 

Лезут белые повсюду. 

И брусника хороша!

 

 

Стужа свистнет над лесами, 

Мол, готовьте лыжи-сани, 

Заметет ручьи листвой. 

Перелет в долину Нила. 

Березняк стоит уныло, 

И осинник сам не свой.

 

Что ни утро - меньше света. 

Чудо - жизнь анахорета: 

Спи, укрывшись с головой. 

Вьюгой спрятана ограда, 

На рассвете, как награда, 

Многострунный волчий вой.

 

На пороге клин сугроба. 

Воронуша смотрит в оба. 

В глубину ушли язи. 

Не родившись, стынет слово: 

На Онеге жизнь сурова, 

И Печора - не Янцзы.

 

Чудо - жизнь анахорета! 

Только кто поверит в это, 

Да еще на склоне лет? 

Если в поле воет вьюга, 

Без подруги и без друга - 

Запоешь, анахорет!

 

 

*Тао Юань-мин - великий китайский поэт (VI в. н. э.), родоначальник отшельнической поэзии.

 

 

 

* * *

 

 

Твой пулемет с пригорка бил - 

В упор, и - наповал. 

Скажи, кого же ты убил?

- Того, кто убивал.

 

И станет свет тебе не мил 

И - непосилен быт. 

Скажи, кого же ты убил, 

Когда ты сам убит?

 

 

 

* * *

 

 

На дерева весенние, 

Чёрные дерева - 

Сели опять весенние 

Чёрные тетерева.

 

Снег неуёмный валится, 

Не различить реки, 

Тетерев распевается, 

Северу вопреки.

 

Нету капели-таянья, 

Вновь северик задул - 

Долгого бормотания 

Всё нарастает гул.

 

Снегом леса придавлены, 

В дуплах сидят сычи, 

Но, углядев проталины,- 

Грянули косачи.

 

Пусть непогода длительна, 

В сторону новых стуж 

Смотрят они презрительно. 

«Чуш-ш-шь! - повторяют. - Чуш-ш-шь!»

 

 

 

* * *

 

 

Жизнь неслышно уходит из тела, 

Как вода из сугроба в апреле. 

Не скажу, что вокруг опустело, 

Не скажу, чтобы птицы не пели.

 

Но - уже по-другому светает, 

И щемящее чувство родится 

В перезвоне, с которым слетает 

По тропе снеговая водица.

 

Жизнь идет, да уходит нескоро: 

Долго перья горят заревые. 

Но - уже ощущенье повтора, 

Даже если такое впервые.

 

Разгорается солнце восхода, 

Проясняется абрис излуки. 

Но - уже ощущенье ухода 

Или предощущенье разлуки.

 

Жизнь уходит. И к этой утечке 

Суждено привыкать до кончины. 

Так, покинув родимые речки, 

Угрь годами уходит в пучины

 

Океанские. В горьком просторе, 

Забывая речушки и реки,

Он струится в Саргассово море. 

Доплывет. И - исчезнет навеки.

 

...Видно, так и положено, чтобы 

Уберечь ощущенье свободы. 

На глазах оседают сугробы - 

Выше, выше озёрные воды.

 

 

 

* * *

 

Где он исток берет, 

Этот протяжный стон? 

Голубизна берёз 

Светит в лесу густом.

 

Слышишь: опять, опять! 

Тише! Послушай сам... 

Ночью леса не спят. 

Разве уснуть лесам?

 

Призрачный блеск зарниц. 

Полноте! Знаю я 

Вопли таежных птиц, 

Древний язык зверья

 

В мире ночных болот, 

Сумрачном и простом. 

Где он исток берет, 

Этот протяжный стон?

 

Тянется этот звук 

Сквозь вереницу лет. 

Отзвук минувших мук? 

Вестник грядущих бед?

 

 

 

ЛАЙКА

 

Заря апрельская в разгаре. 

Темнеет позабытый путик. 

За озеро, к болотной гари 

Уходит одинокий путник.

 

Нарушенное триединство - 

Стрелок, собака и добыча. 

Однако бормотанье птичье 

Опять призывно и неистово!

 

Косач бормочет, рябчик свищет. 

Дымится чёрная река. 

...Она пришла на токовище, 

Нашла седого мошника*

 

И - лает, лает дотемна, 

Апрельские угоры будит. 

И снова выстрела не будет, 

Но это - не её вина.

 

*Глухарь (сев.).

 

 

 

 

* * *

 

Жил, пока не надоест, 

А снега растаяли - 

Золотой сосновый крест 

В головах поставили.

 

Над водою рдеет рдест, 

От воды - сияние. 

Поживу. А надоест - 

И на мне поставят крест.

Только бы не ранее...

 

 

 

 

* * *

 

Черёмуховые холода. 

Никто от них не ждёт беды: 

Недвижна светлая вода, 

Над нею - белые цветы.

 

Студёная, зато своя 

Земля, лежащая вокруг, 

Не испугает соловья, 

Навзрыд зовущего подруг.

 

Ему достанет и одной, 

И он умолкнет до поры, 

Когда над заводью родной 

Свои высокие костры

 

Опять черемуха зажжёт. 

Черёмуховые холода... 

Цвет одуванчиковый жёлт, 

А ночь светла, как никогда.

 

И чайки белые не прочь 

Светить, над озером паря... 

И день и ночь, и день и ночь — 

Заря, заря, заря, заря!

 

 

 

 

* * *

 

 

Сосняки зацветают, пыльцою пыля. 

Кто в семействе растений отыщет урода? 

Зарастают просёлки, покосы, поля - 

Всё, что отнято, вновь возвращает природа.

 

По соседству свирепствует лесоповал, 

Оставляя на вырубках черные пенья, 

Но в чащобе, где трактор еще не бывал, 

Вековая тайга перешла в наступленье.

 

И давно ли покинуты эти места? 

Но пришла на призывные свечи кипрея, 

Заселила простор, зелена и густа, 

Над заброшенной нивой стволом бронзовея,

 

Молодая сосна. Догнивают дома, 

Но утешно, что сила земли не затмилась, 

Что природа доныне могуча весьма 

И, выходит, надеяться можно на милость.

 

Неотступности учит нежнейший росток, 

Поднимающий к солнцу зелёные длани, 

Острый корень, старательно тянущий сок, 

Норовит приучить к постоянству желаний.

 

Каждый стебель внушает жестокий закон, 

Предрекает ослушнику беды-невзгоды.

Как скотину меня загоняют в загон 

Беззащитность и неукротимость природы.

 

Беспощадность твою отвергавший не раз, 

Припадаю к тебе, твой работник и пленник. 

...Интересно, чему научились у нас 

Осторожный осинник, бестрепетный ельник?

 

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Сойти на берег, выпить молока. 

Упасть на сено. До утра забыться, 

Покамест снова не разбудит птица, 

Покуда не зажгутся облака.

 

Вдыхая свежесть, вслушиваться в звук 

Воды журчащей. Истинная радость - 

В лопатках чуять прежнюю крылатость: 

Прямые весла - продолженья рук.

 

Греби, греби к рассветным островам... 

Уплыл на юг сиротский запах гари. 

Младенчески расплакались гагары, 

И захотелось музыки словам.

 

На глади долго виден след весла. 

Нет, не пристало унывать надежде! 

Жил нелегко, но стоит жить как прежде: 

Гляди, душа уже не помнит зла...

 

 

 

 

СЛОВАРЬ ОЗЕРНЫЙ И РЕЧНОЙ

 

 

Озеро Пелус да озеро Пял, 

Озеро Кулгом да озеро Лемчин. 

Тщетны старания - Митька прял! - 

Нам объяснить имена эти нечем.

 

 

Сколько столетий не меркнут они! 

Бездну печали таят топонимы. 

Угры и финны - гони, не гони -

Вечно пребудут, водою хранимы.

 

Ладога, Волга, Печора, Двина... 

Кости истлели в песках побережий. 

Память - в глубинах, у самого дна, 

И не идет в невода и мережи.

 

...Озеро Пелус светит в окно. 

Горлом гагары воют глубины. 

Сумрак в глубинах, но светится дно 

Луд каменистых и плёсов рябинных.

 

Кулгом! - и лебедь ударит крылом. 

Лемчин! - и язь заколышет осоку. 

Пял! - и сорога пойдет напролом, 

Норочьи семьи вырастут к сроку.

 

 

Кто он, творец незабвенных имён, 

Вверивший водам остывшее сердце?

Это наследье многих племён 

Или слова одного рунопевца?

 

Пращур, о многом душе говорят 

В этом просторе озёрном и гулком 

Воды - слова твоего словаря - 

Водла и Пелус, Лемчин и Кулгом.

 

 

 

 

* * *

 

Гуляют ветры по верхам, 

Внизу - покой не тронут: 

Зеленомошники! По мхам 

Идёшь, а ноги тонут

 

По щиколотку. Выйдешь в лог, 

Глядишь, трава попёрла - 

Кипрей, хвощи, чертополох - 

Стоишь в цветах по горло.

 

На Водле или на Двине, 

Склонившись над водою, 

Себя увидишь в глубине 

В соседстве со звездою

 

Рассветною. Волнисто дно. 

Заря в речном затоне 

Плывёт с тобою заодно, 

Течёт в твои ладони.

 

Хожу, сугробы ворошу. 

Березники все глуше. 

Всё глубже в землю ухожу. 

Земля - всё глубже, глубже...

 

 

 

 

* * *

 

Давнишний, неотвязный сон: 

Взмахнул руками. Резче. Чаще! 

И вот уже струится всё, 

Вспять подо мной струится всё: 

Себя я чувствую летящим.

 

Неловко левому плечу 

И трудно правому плечу... 

Над городами и лугами 

Машу тяжелыми руками, 

Однако, - видите? - лечу!

 

Внизу - ни друга, ни жены, 

Лишь запрокинутые лица. 

Ботинки больно тяжелы! 

...На человека б не свалиться...

 

 

 

 

ОКТЯБРЬ

 

I

 

Прозрачна даль. Прозрачна глубина. 

Березняки пьянят сильней вина. 

На берегу - пьянит густая мята. 

В траве блестит паучья седина. 

Летят, летят на землю семена. 

Одна ромашка ветром не примята.

 

 

II

 

Сияет солнце. Светится луна.

Лист затонул, но замерла волна:

Лист неподвижен в неподвижной сини,-

Ему родная ветка не видна, 

И далеко до сумрачного дна -

Стоит и светит где-то посредине.

 

 

III

 

Желтеет зелень, блещет желтизна. 

Палитра поздней осени грустна. 

Господствует прозрачность акварели. 

Глаза ошеломляет новизна 

Знакомых мест. И высота ясна - 

Такою синькой славятся апрели.

 

 

IV

 

Всё совместилось: жизнь полным-полна. 

В преддверии мучительного сна 

Сквозят в тиши осинники нагие. 

Вот-вот светило канет, как блесна. 

Не всем живущим суждена весна 

И потому блаженны дни такие.

 

 

V

 

Прозрачна даль. Прозрачна глубина. 

Сияет солнце, светится луна. 

Тепло. В тепле присутствует прохлада. 

Желтеет зелень, блещет желтизна. 

Все совместилось: жизнь полным-полна 

За несколько часов до снегопада.

 

 

 

 

СЕЛО НИКОЛА

 

 

Бывает, и впрямь 

Голосим ни с того ни с сего, 

Покамест беда подступает. 

Припомни Николу: 

Ослепший конторщик 

На ощупь проходит село, 

В последнем тумане 

Бредет по соседнему долу.

 

Торопится старый, 

Едва подвигаясь к реке. 

Траву приминает, 

Сбивает тяжёлые росы. 

Замрет над водою: 

Удилище в правой руке 

И в левой ладони 

Зажата уда из березы.

 

Прерывисто дышит. 

Дрожит в рогатульке уда. 

Прибрежные травы 

Дурманно цветут на излуке. 

Расплавленным льдом 

И черёмухой пахнет вода. 

Трубят косачи - 

Проливаются долгие звуки.

 

Сидит отрешённо, 

Покуда закат не потух, 

Лицо запрокинув 

Навстречу небесному зною. 

- Светила не вижу, 

Утратил на старости слух, 

Но - слава Создателю! - 

Пахнет водой и весною...

 

 

 

 

ПОДРУГА ГЛУХАРЯ

 

Красуются зря.

Поединки бесцельны. Хоть тресни,

А все понапрасну!

Любовная драма жестока:

Глухарка не глохнет,

Но слушает странные песни,

На звук приближаясь

Во тьме глухариного тока.

 

Казалось бы, каждый

Выводит такие колена!

Куда же уходишь?

Зачем улетаешь? Куда ты?!

Выходит, бездарны...

Должно быть, и вправду нетленна

Скрипучая песня,

Какую сыграл бородатый.

 

Уто́нченный слух!

И, видать, основательны слухи,

Что этим талантом

Спаслись первобытные птицы.

А кто говорил,

Что подруги к поэзии глухи

И, дескать, не стоит

Возвышенно петь для девицы?

 

 

 

* * *

 

На Плоском Бору - высоко. Тишина. 

Видны острова и деревня видна. 

Часовня на Плоском бедна.

 

Зимою в бору расцветают клесты. 

Метель с головою заносит кресты. 

Чисты снеговые холсты.

 

А только метели свое отмели, 

На Плоском - баском запевают шмели: 

Брусничники вновь зацвели.

 

Все меньше людей над водой, на юру - 

Все больше соседей на Плоском Бору. 

А я погожу, не умру.

 

Никто не уйдет от посмертной судьбы: 

На том - мухоморы, красны и рябы, 

На этом - все белы грибы.

 

Брусника красна и, в подтёках смолы, 

Красны четырёхвековые стволы. 

Застелены птичьи столы.

 

На Плоском Бору побывай, побывай, 

Кладбищенских рябчиков не убивай. 

Послушай, как рябчик свистит:

 

«Ти-ти-титериви! Ти-ти-титерви! 

Грибов не ломай и бруснику не рви: 

Стоит красота на крови».

 

Печально и чисто: «Ти-ти-титерви! 

На долю не сетуй - судьбу не гневи. 

Покуда не умер - живи!»