Юрий Кублановский (1947 г.)

Сумерки на Босфоре

1
Сухогрузы, баржи и разная мелюзга,
напоминающая издали джонки,
дрейфуют
в ожиданье прохода через Босфор.
И уже зажглись огоньки.

В золотом пространстве Святой Софии,
мнится, рыцарь,
похожий на осклабленного зверька
или космического пришельца,
распатронивает добычу.

Но — надо знать места:
ещё в закутах цела
чудом парча мозаик —
глаз не оторвать от несказанной их красоты.

Страшно за будущее,
за Богородицу в алтарной абсиде,
за благородство её архаики,
за православный люд,
и там и тут,
сжимаемый до фрагментов мозаики.

2 мая 2013 г.
 

2
Палевые сумерки на Босфоре.
Будто свечи, теплятся огоньки судов
перед таможенным шмоном.

И глоток вина на ветру веранды,
теребящем скатерти и салфетки,
тут не в пику пению муэдзинов,
перекличке их с минаретов
и орнаменту голубой расцветки.

Ох, чего только не бывает в подлунной,
не забуду новостную картинку:
бедуины рысью на дромадерах
в гуще бунтующей молодежи
скачут на шеренгу армейцев…

Нынче ж Ближний Восток на Страстной седмице
представляется поспокойней,
чем в недавние нулевые:
в храме Гроба Господня обошлось баз давки,
без бомбёжек в целом по региону.

Правда, длилась, кажется, много дольше
ночь ареста Господа Иисуса.
Несмотря на тени костров на лицах,
гнёзда автоматчиков на границе,
чем я старе — тем эта ночь темнее.
 

3
С каждым годом всё тяжелей бывает
мне читать евангельские страницы
про арест, и пытки, и поруганья,
и уж вовсе, вовсе невыносимо
про предательство Петром Иисуса,
перекрытое петушиным криком.

Будто сам себя я при этом вижу
у костра, и жарко лицу, но холод
по спине бежит, и сжимают сердце
мне тиски предчувствия новой веры,
новых бед несметных
и упований.

Скоро одряхлеют арены Рима,
все его триклинии и парилки,
и завалит густо идущим снегом
нашей кровью пропитанные опилки.
Провиденье русским обрубит лапы:
не видать им тусклых огней Босфора.
Но не быть ему и под властью Папы.
Не пойму, кому здесь даётся фора.
Неужели Всемирному Халифату?

Но пока сиреневому закату
в глубине гостиничного коридора.

5 мая 2013 г.

***

Я глазам и ушам не верю:

ладно, люди - целые государства

задыхаются в неуёмном

лае на отверженную Россию,

отстоявшую бухты Крыма,

соплеменников, память сердца, 

тень последнего своего монарха.

Если б мне такое в 80-х

напророчил кто-нибудь,

я, пожалуй,

у виска покрутил бы пальцем,

только в мнении своём укрепившись:

мол, всё это байки для бестолковых,

осовеченных, оглуплённых граждан - 

байки, что мы миру чужие.

Но забыть приходится день вчерашний.

Неужели то, чему суждено, случится?

«Поднимите мне веки!» - командовал монстр из страшной

сказки Гоголя, таинственного провидца.

Говорят, что янки (а ты, брат, жалок) 

все в одной корзине не держат яйца.

Так факир под бой барабанных палок

из цилиндра за уши вынул зайца.

сентябрь 2014 г.

***

Россия, ты моя!
И дождь сродни потопу,
и ветер, в октябре сжигающий листы…
В завшивленный барак, в распутную Европу
мы унесём мечту о том, какая ты.

Чужим не понята. Оболгана своими
в чреде глухих годин.
Как солнце плавкое в закатном смуглом дыме
бурьяна и руин,

вот-вот погаснешь ты.
И кто тогда поверит
слезам твоих кликуш?
Слепые, как кроты, на ощупь выйдут в двери
останки наших душ.

…Россия, это ты
на папертях кричала,
когда из алтарей сынов везли в Кресты.
В края, куда звезда лучом не доставала,
они ушли с мечтой о том, какая ты.

1978

***

В непосильные, неисправные времена

разве что и держат на плаву какие-то фрагменты реальности: 

вот сирень рвётся из церковной ограды, 

всею тяжестью на неё навалившись;

вот колония лилий в йодистой дрейфует воде;

а зимой с плакучих ветвей

посыплются изморози радужные крупицы…

Есть в Ипатьевской обители образ

«Не рыдай Мене Мати».

В теснёном, огибающем изображенье окладе

Мать с истощённым пытками Сыном.

Выглядят как сверстники, одногодки.

Вся она — отчаянье, вопрошанье,

положила ладонь Ему на грудную клетку,

словно тщится утишить боль.

Он же — весь уже не с ней и не с нами.

Снег завалит берега костромские.

Наконец, приспеют сроки молиться —

как бы только не последние сроки —

в меру веры на спасение уповая.

13 сентября 2014

                                               

На черноморском закате

Ещё сердолики

не стали тогда мародёров

добычей - и крики

там чаек хриплы от укоров.

Великолепие, затрапеза,

богемность Крыма.

И наша встреча у волнореза

как пантомима.

Вот так же некогда повстречались

Эфрон с Мариной…

По небу гряды перемещались

тьмы голубиной.

Он с войском, терпящим пораженье, 

ушёл за море.

Есть белизна и в моём служенье,

его растворе.

Жизнь отмеряет нам срок за сроком, 

блазня отсрочкой.

Вон огоньки на мысу далёком

зажглись цепочкой.

20 сентября 2014

Осень в библиотеке

Окно

с многослойным подвижным золотом

с вкраплениями рябины,

ослепляя, не освещает

усадебной темноватой библиотеки,

запущенные тома

старых европейских искусствоведов,

без методологии, чистых сердцем...

С возрастом я сделался аутистом.

С ними мне удобнее,

чем с живыми.

Вот уйду, и кто их ещё откроет?

Кто их, неподъёмных, поднимет?

Разве что внучка Софья

вдруг узнает холодок моих пальцев,

по-над тусклой залежалой страницей

всё стараясь сфокусировать зренье...

28 сентября 2014, Поленово

Как услышу волну, увижу волну,
от её тотчас задыхаюсь дыма,
словно тем беру на себя вину
за исход поверженных с рейдов Крыма.

Бесцветье глаз, смуглота висков.
Неутихающий скрип мостков.

Но приходит, видимо, мой черёд
искать не ветра в открытом поле,
а ровным счётом наоборот:
преемника в потаённой доле

наследовать мне — беречь
волн и трапов двойную речь.

2006