Мене́ осужде́наго спаси́, осуди́вый Кресто́м Твои́м Влады́ко Спа́се мо́й вражду́, и да не пока́жеши гее́нне пови́нна, оскверне́наго страстьми́, и грехми́ омраче́наго.

Служба пятницы 2-й седмицы ВП



Вдогонку Рождеству: что делали на поле, и что принесли к вертепу пастухи?

Обычно считают, что пастух - человек простой, даже недалёкий. И жизнь его проста и бесхитростна. Хотя, конечно, трудна… Паси стадо днём и ночью, в холод и в жару, под всеми ветрами. И за скот отвечай, чтобы не потерялась какая овца, не заболела, хищник или вор не утащил…
Отсюда складывается простая гармония двух повествований о Рождестве, в Евангелиях от Матфея и Луки: поклониться Богомладенцу Христу приходят и простые бедные пастухи, и мудрые, богатые, могущественные волхвы. А в их лице - всё человечество, великие и малые, умные и глупые, учёные и безграмотные. 

Но если вглядеться в слова Евангелия, а затем в слова богослужений на Рождество Христово - всё не так просто и у пастухов. 
Вспомним, что о них пишет евангелист Лука:

“В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего.”

Приведём и по-церквнославянски:

И# пaстыріе бёху въ т0йже странЁ бдsще, и3 стрегyще стрaжу нощнyю њ стaдэ своeмъ.

(Евангелие от Луки, гл. 2, стих 8)

В русском тексте пастухи просто сторожат стадо. А славянский говорит о действии пастухов, которого нет в русском: “бдяще”. Впрочем, это слово может показаться излишним. И так ведь очевидно, что пастухи бдят, если они “содержат ночную стражу”. А ещё русский текст уточняет - были “на поле”.

Вряд ли это “бдяще” и “на поле” требовало бы особого исследования, если бы речь шла только о бодрствовании…  Правда, бодрствование - необходимое условие для всего остального. Без него ни стадо пасти, ни ангелов увидеть, ни благую весть от них принять невозможно. 

Но наша церковная традиция говорит о пастухах ещё нечто. Если мы заглянем в тексты богослужений Рождества и дней перед Рождеством - можно отметить, что ещё делают пастыри:

“Прииди́те, ви́дим, ве́рнии, где роди́ся Христо́с, после́дуем про́чее, а́може и́дет звезда́ с волхвы́, восто́чными цари́; Его́же А́нгели пою́т непреста́нно та́мо, па́стырие свиря́ют песнь досто́йную, сла́ва в Вы́шних, глаго́люще, днесь в верте́пе Ро́ждшемуся от Де́вы и Богоро́дицы в Вифлее́ме Иуде́йстем.”
(Седален праздника Рождества по полиелее, глас 4)

“Па́стырие, свиря́юще, ужа́сно светоявле́ние получи́ша: сла́ва бо Госпо́дня облиста́ их, и А́нгел, воспо́йте, – вопия́, – я́ко роди́ся Христо́с, отце́в Бог благослове́нный.”
(Первый канон праздника Рождества, песнь 7)

Что же значит “свиряют”? Из первого текста видно, что свирять можно песнь. Интуиция подсказывает, что речь об игре на свирели (или пастушеской дудке, или любом простом духовом инструменте). Это так привычно, так естественно - чем ещё заниматься пастухам в зимнюю ночь у стада? Не книги же читать при свете звёзд? 

И во все времена пастухи, стада и простая бесхитростная музыка шли рука об руку. Так рисуют пастушков в детских книжках, с дудочкой. Так пас овец ещё Давид - сам себе мастерил гусли или свирель, сам играл на них и пел Господу (см. псалом 151 в конце Псалтири). Так и сегодня, полагаю, пастухи ещё берут в горы и луга кто гитару, кто дудку, кто, на худой конец, радиоприёмник, смартфон с музыкой… 

А во втором тексте пастухи свиряют непосредственно в момент явления ангелов и сияния славы Господней. Конечно, ангелы могли застать их прямо за игрой на свирели… Но здесь уже может “работать” и другой смысл слова, в том числе “бдеть”.


Заглянем в словарь церковнославянского языка протоиерея Григория Дьяченко:

Свирsю - (греч. αὐλέω [произносится: аулео, авлео] ) - играю на свирели.

Посмотрим, как изображаются пастухи на многих иконах Рождества:

Казалось бы, всё разъяснилось, и самым очевидным образом… Но греческое слово, которое приводит словарь, не вполне точно. В греческих богослужебных книгах стоит слово с тем же корнем, но более сложное: ἀγραυλέω [аграулео, агравлео].
Более того, причастие от того же самого глагола ἀγραυλέω стоит и в Евангелии от Луки, когда речь идёт о пастухах. По словарю древнегреческого языка, смысл этого слова - “жить в поле, проводить ночь под открытым небом”.

Греческие богослужебные тексты ничего не “выдумывают” о пастухах. Они опираются на Евангелие и точные слова апостола Луки. Но при этом составители канонов и седальнов на Рождество подметили и задействовали очень интересную перекличку звуков и смыслов, ἀγραυλέω - αὐλέω [агравлео - авлео]. И вдруг краткий и простой евангельский текст заиграл новыми красками, оттенками… а пастухи заиграли на свирели!

А переводчики греческого богослужения на славянский язык поняли эту мысль, этот образ, подхватили его, - так что и у нас в рождественской службе “пастырие свиряют песнь достойную”. 


Можно заглянуть ещё чуть глубже. Почему однокоренные слова ἀγραυλέω и αὐλέω имеют такие разные значения - при том, что их близость и родственность видна даже совсем не древнему и не греческому глазу?
 
Корень “агр” нам хорошо знаком. Агрономия, аграрный, агрокультура… ἀγρός [агрос] - это поле, пашня.
А вот второй корень - он и даёт разные смыслы. С ним есть существительное мужского рода: свирель - αὐλός [аулос, авлос]. А ещё есть древнее слово женского рода, αὐλή [аулэ, авли]. У Гомера оно означает дворовую ограду, внешний двор, загон для скота - то есть, огороженный участок под небом, открытый ветру:

“Но трояне, как овцы, богатого мужа в овчарне
Стоя тьмочисленные…”

(Илиада, песнь 4, перевод Н. Гнедича)

(Интересно, что позже слово αὐλή стало значить и “дом”, и даже “храм” и “дворец”! Не менее интересно, что наше слово “дворец” тоже происходит от слова “двор”)

А ἀγραυλέω, получается, - устраивать ограду, палатку, какое-то прибежище на ночь для скота и для себя, в открытом поле. Занятие такое же естественное для пастухов, как и игра на свирели. 

Но что же роднит свирель и пристанище в поле, кроме принадлежности к пастушеской жизни? Ведь слово “пастух”, греческое ποιμήν [поймен, пимин] (отсюда - имя Пимен, которое так любят монахи!), тоже очень древнее, - имеет совсем другой корень… 
Я не сразу догадался. Пришлось вспомнить мою первую поездку в Болгарию. Как в один из дней мы с сестрой захотели выбраться подальше от “туристического рая”, от приморских городков с их пляжами-магазинами-гостиницами. Выбирались долго, топтали обочину шоссе, спотыкались о забытые у моря шезлонги. И, наконец, - “дикая” разбитая дорога среди лесистых холмов, крутые подъёмы и спуски, камни, рытвины. Дорога привела нас на пологий склон высоко над морем. Здесь раскинулись луга, и издалека видны были коровы, овцы, серый ослик у дороги. Под большим деревом сидели пастухи… с радиоприёмником. Очень звонко и далеко разносились звуки колокольчиков на коровьих шеях. Но всё это - звон колокольчиков, далёкий прибой под скалами, обрывки песни по радио, “добър ден” пастухов - вплеталось в одну огромную мелодию. Ветер. Для него любая долина становится трубой, любой изгиб земли - свирелью. В тот день ответ был прямо у меня в ушах. Только я ещё не искал его. 

Но можно свериться о происхождении слов и в интернете.  Ответ будет тот же - воздух, или ветер, который несётся и над полем, и внутри свирели. Есть гипотеза, что и ограда-αὐλή, и свирель-αὐλός - от слова ἀήρ [аэр, аир] (звуки “р” и “л” в греческом могут сменять друг друга, да и у славян это бывает: “добрый”-“доблий”-“доблестный”). Тоже ведь знакомый нам корень - аэроплан, аэрография, английское air, да и в церковнославянском можно встретить слово а4еръ - “воздух”.
(читающие по-английски могут посмотреть по ссылкам: https://www.biblestudytools.com/lexicons/greek/nas/aule.html , https://www.biblestudytools.com/lexicons/greek/nas/aulos.html и https://www.biblestudytools.com/lexicons/greek/nas/aer.html )

Есть предположения о ещё более глубокой и далёкой по времени связи слов. Во многих индоевропейских языках корни с “вло”-“фло”-“пло”-“бло” несут смысл “дуть”, “течь”, “струиться”, “дышать”, “дудеть”. Греческое αὐλέω-“авлео”, латинское flo, английские blow и flow, немецкое blasen. И здесь - воздух, и здесь - ветер. 


Вот каким ёмким может оказаться слово, которое в русском переводе Евангелия переведено просто как “в поле”, а в церковнославянском - “бдяще”. Ведь над полем и над стадом напевает ветер. А свирели пастухов с ветром в лад “свиряют песнь достойную”, пока они бодрствуют в свою ночную стражу.


Наберёмся смелости задать ещё более серьёзный вопрос: а чем было важно появление пастухов у яслей с Младенцем? С какой целью ангелы прервали их бдение и игру на свирели? 
Отвечать, конечно, будем не сами, а отыщем там же, в службе Рождества, хорошо известную стихиру:

Что2 тебЁ принесeмъ, хrтE, ћкw kви1лсz є3си2 на земли2, ћкw чlвёкъ нaсъ рaди; кazждо бо t тебє2 бhвшихъ твaрей благодарeніе тебЁ прин0ситъ: ѓгGли, пёніе: нб7сA, ѕвэздY: волсви2, дaры: пaстыріе, чyдо: землS, вертeпъ: пустhнz, ћсли: мh же, м™рь дв7у. и4же прeжде вBкъ б9е, поми1луй нaсъ.

(Стихира Рождества на “Господи, воззвах”, глас 2)

И поэзия, и мысль этой стихиры - удивительны. Она заслуживает не просто отдельной статьи, а отдельной книги. Но будем держаться нашей темы. Ведь и здесь пастухи оказываются совсем не такими простыми. Как можно принести чудо? Особенно, если ты обычный бедный пастух? Не с волшебной же палочкой за пазухой они пришли увидеть Спасителя? Да и вряд ли речь здесь о таком “чуде”, которое можно было бы взять в руку, положить в сумку, и понести.

Сверимся со словарём. Греческое слово θαῦμα [таума, фавма] имеет значение не только “чудо, диво”, но и “изумление, удивление”. Славянское “чудо” и глагол “чудитися” часто несут именно этот смысл. А ведь в евангельском повествовании о Рождестве (глава 2 Евангелия от Луки) единственное упоминание о “чуде”-“диве”-“θαῦμα” связано именно с пастухами:

“И все слышавшие дивились (ἐθαύμασαν [этаумасан, эфавмасан]) тому, чтó рассказывали им пастухи.”
(стих 18)

Пастухам было возвещено о Рождестве Христовом, они сподобились увидеть Богомладенца, чтобы потом рассказать об этом всем, кто способен услышать и удивиться. Простые пастухи первыми посылаются проповедовать о Младенце. Так потом и взрослый Спаситель первыми апостолами избрал рыбаков, “ловцов глубинных”, простых и неграмотных - проповедовать Евангелие и ловить человеков. 

Особенно важным мне кажется вот это: удивление. Чудо. Кем бы я ни был - пастухом, рыбаком, книжником, визирем, учёным-библеистом, академиком. Какими бы познаниями я ни располагал, какие бы ни приобретал, даже о самом Евангелии. Если я способен удивиться хоть чему-то - то это ко мне, для меня Евангелие, Благая Весть, Надежда, Спасение. 
А если не способен? Есть и тогда для меня строчки, но не такие радостные:

“Но кому уподоблю род сей? Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали.
(и здесь - свирель!)
……
горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись, но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам.
И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься, ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня; но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе.”

(Евангелие от Матфея, глава 11, стихи 16-17, 21-24)


А пропущенные в этой грозной цитате строчки - может быть, и они о способности удивляться?

“…И оправдана премудрость чадами ее….
…..
В то время, продолжая речь, Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам; ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение.”
(Стихи 19, 25-26)

Нет ли здесь подсказки, как верно относиться к премудрости, откровению? Стараться быть её - Её - чадом, любящим и вечно удивлённым? А не просто “разуметь, “знать”… Ведь знание надмевает, а любовь назидает (Послание к Коринфянам, гл. 8, стих 1).


А в призыве “быть как дети” (см. Евангелие от Матфея, главу 18, стихи 3-4), есть ли этот смысл - умение удивляться?

Полагаю, что тоже есть. Каким иным образом можно принять Царство Небесное? Ведь не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (Послание к Коринфянам, гл. 2, стих 9)

 

Сделаю ещё одно замечание. Безусловно, одного удивления недостаточно. На протяжении всего Евангелия мы читаем, как люди удивлялись рождению сначала Иоанна Предтечи, затем и Самого Спасителя. Дивились чудесам, знамениям, учению и поступкам Христа. Но последовали за Ним - всего несколько десятков человек. А иные из тех, кто удивлялся чудесам, потом ругались, смеялись, плевались, когда Господь был схвачен, осуждён, распят... Иуда, свидетель всех чудес, всей проповеди Христовой - сделался предателем. Есть подобная грустная история и в Деяниях Апостольских, где волхв Симон уверовал во Христа, изумлялся чудесам и проповеди апостолов... а потом принёс деньги и попытался купить себе апостольскую власть, чтобы снова "чудотворить" (Деяния, глава 8, стихи 9-24). 

Удивление - это только первый шаг, или один из первых шагов. Если удивление не побуждает человека ни задуматься, ни покаяться, ни приложить некий свой труд - то никакого настоящего чуда и не случится в жизни. Одним "щекотанием нервов" всё и ограничится.


А. Куликов


Автор: Администратор
Дата публикации: 29.01.2018

Отклики (481)

  1. Ващенко Галина Алексеевна

    11 февраля 2018, 13:42 #
    СпасиБо за статью! А нельзя ли рядом с греческими словами писать их транскрипцию?
    С уважением Галина В.
    1. Андрей Куликов

      11 февраля 2018, 20:23 #
      Во славу Божию! Да, это верная мысль. Добавил транскрипцию после греческих слов в квадратных скобках. Для простоты — русскими буквами. Почти везде — два варианта произношения, античный и средневековый византийский. За точность транскрипции не ручаюсь… Да и произношение букв, особенно гласных, за многие сотни лет менялось постепенно, в разных странах и областях — по-разному.
      Можно только отметить, что во время написания богослужебных текстов, о которых речь в статье, звучание было уже византийским («авлео», «фавма»).
      Во время написания Евангелий язык звучал уже не вполне как классический греческий («аулео», «т(х)аума»), но и ещё не как средневековый, а где-то посередине. Апостол Лука пишет ближе других евангелистов к классическому древнегреческому языку. Но как точно он сам, или его менее грамотные современники прочли бы эти слова, — вряд ли можно с уверенностью сказать. Скорее всего, евреи говорили по-гречески с каким-то акцентом.

      Вы должны авторизоваться, чтобы оставлять отклики.