Интервью с о. Александром Славинским, 10 апреля 2004 г.: «Многая и благая лета Вам, дорогой батюшка!»

Сто лет назад (без малого 20) "брал я интервью" (как смешно звучит "интервью"!) у о. Александра Славинского. А вчера его похоронили. Перечитал сегодня это текст, показалось уместным предложить его вниманию наших прихожан. Прошедшей ночью собрались у гроба о. Александра в его Космо-Дамианском храме, литию служили, Евангелие читали... Господи, упокой протоиерея Твоего Александра!

Пусть останется, по крайней мере, у нас на приходском сайте. Всё же, о. Александр Славинский для нашего городе больше чем "почётный гражданин", согласитесь. Как и о.Сергий Ганьковский. Бывает же так - здешнее, личное, "профанное" (характер, темперамент, воспитание, "эстетические доминанты" и проч. посюстороннее) отступает, уходит, растворяется... И проявляется сакральное, задуманное Господом. Отцы Сергий Ганьковский и Александр Славинский ("нравятся" они нам лично или нет) - наши Королёвские "гении места" (в само право-славном смысле этого выражения).

пФ.

     

Сегодня, 10 апреля, в самый канун Святой Пасхи, настоятелю Косьмодемьянской церкви протоиерею Александру Славинскому исполняется 75 лет. И 45 из них батюшка живёт и работает в нашем городе! Вдохновенный служитель алтаря Господня, честный и скромный труженик, он был свидетелем множества событий ушедшего века. Он как бы вобрал в себя историю нашей Родины, и история отразилась в его судьбе.

В ответ на наши настойчивые просьбы почётный гражданин города Королёва протоиерей Александр Славинский согласился сказать несколько слов «о времени и о себе»:

— В 18-м году по Брестскому миру Ленин отдал Польше часть Белоруссии. Вот в этой самой части я и родился. За пограничными столбами начиналась Советская Россия.

Нас было четверо детей, я — старший. Родители — простые крестьяне. Отец любил столярничать, ходил на заработки — дома строил. Моя крёстная, мамина сестра, пела в церкви и была одной из лучших певчих. Как к Пасхе готовились! Это теперь хоть сто яиц купи, хоть двести. А тогда — что курица снесёт. Собирали заранее, складывали. Вот пройдёт неделька, мы снова их вынимаем — раз, два, три, четыре, пять… Сколько у нас уже есть? К Рождеству тоже: отец ехал в лес, ёлку привозил. Мы со звездой ходили, пели «Рождество Твое, Христе Боже наш». И так из дома в дом, с праздником поздравляем, нам выносят — кто яблоко, кто копеечку, кто чего.

Порядок был такой: если есть в церкви служба — все от мала до велика в церкви. Дети впереди, мужики все правую сторону занимают, бабы — левую, не ходят, как у нас теперь, не толкаются. Неверующих было мало, на таких пальцем показывали, говорили — «безбожник». Но, знаете, как люди быстро перерождаются! В нашем сельмаге народу много, товару мало… Так вот и перевоспитывались.  В 39-м, мне было уже 10 лет, советские войска пришли, нас «освободили от панского ига».  Всё сразу исчезло. До «освобождения» торговля была в основном в руках евреев, которые во множестве жили в нашем посёлке. Они торговали умело, ездили куда-то аж за Варшаву, за товаром… Но вот пришли «товарищи», открыли сельпо. Хочешь ботинки купить или там сатину на рубашки — будешь стоять сутки в очереди. Для нас это было удивительно.

Я закончил сначала семь классов, десятилетки в селе не было. В начале учебного года нас выстраивают, как солдат, ведут в церковь. Служили молебен, батюшка окроплял Святой Водой, крест давал целовать и — с Богом! К католикам приезжала «законичка» из района, читала им Закон Божий. Костёла в селе нашем не было, зато были две синагоги. Жили мирно: мы — у себя, католики — у себя, евреи — у себя.

В 39-м всё изменилось, всё здорово изменилось… Если ты имел две-три коровы, значит, ты кулак, тебя надо в другое место. А те, которые босиком или в лаптях простоят целый день, по сторонам проглядят — эти стали у руля. Стали вывозить народ в Казахстан, в Сибирь. Помню, в Великую Субботу мы выходим Крестным ходом с Плащаницей, а народ везут на телегах, в машинах на полустанок. Мы поём погребальное «Святый Боже», а тут на площади около храма сплошной вой стоит. Нас эта участь миновала: мы были небогаты — одна корова, одна лошадь, сколько-то овец, куры, гектар земли… И в колхоз не успели вступить —  в 41-м пришли немцы.

В средней школе учился уже после войны, 8-й и 9-й классы закончил, а в десятом говорят: вступай в комсомол. А я уже твёрдо решил поступать в семинарию. Говорю: нет. Пришлось из школы уйти, Вильнюсскую семинарию, куда я подал документы, как раз закрыли, а документы мои передали в Минск. Ну что же, поехал я в Минск. Экзамены я сдал хорошо и поступил. Как тогда было? НКВД узнал — отца неделю продержали в районе: забери сына из семинарии. Но обошлось.

Я с детства любил Церковь. В хоре пел. В алтаре прислуживал. Бывало, дети играют, а я в храме паникадило чищу к Пасхе. На всю жизнь запомнил: на Троицу как-то или в Духов день, точно не скажу, такой восторг на меня нашёл, такое воодушевление схватило, такая радость вдруг! Казалось, будто я поднимаюсь…

В посёлке молва быстро пошла: Шура Славинский учится на священника. Многие удивлялись: в то время это было уже совсем не по течению. Но и многие, узнав, что я в семинарии, были рады, поздравляли.

Вся жизнь прошла в Церкви. Некоторые думают, что в церкви очень много денег, в церкви тебе почёт, какие-то блага особые. Я ни на что не надеялся, ни на какие привилегии. Всегда хотел быть священником и ни о чём другом, как ни пугали, какие не обещали козни, даже не думал. Хочу быть священником и всё!

Женился я в 50-м году, участь в третьем классе, т.е. на третьем курсе по-мирскому. После семинарии мы с матушкой несколько лет прожили на приходе в страшной глуши. Народу мало, неделями ничего не делали. Конечно, когда представилась возможность перебраться в Подмосковье, мы были двумя руками «за». С 54-го я стал служить в Дмитрове. Тут было всё по-другому. Отец Павел Соколовский, настоятель храма, работает в издательском отделе Московского Патриархата, он всё время занят. Другой батюшка совсем старый и немощный. Я служил день и ночь. В прямом смысле: утром-вечером службы, днём надо ехать на требы. И везде надо поспевать. Вот я и гонял. А ездить приходилось за двадцать-тридцать, а то и пятьдесят километров, ведь тогда храмов совсем мало было, наш в Дмитрове — один на огромный район. Зато народу много. На Пасху служили три обедни. Три хора были, и какие! Отец Павел церковь держал в образцовом порядке, всё блестело. Требовал. Бывало, приедет откуда-нибудь, станет за колонной и слушает, как идёт служба, а потом — нагоняй, если обнаружит небрежность. Почему пропустили, почему не так читали, почему не то делали?..  Дисциплина была железная. Не скажу, что мне это очень нравилось. Я думал, поступлю в Академию, буду учиться… Какое там, вздохнуть некогда.

В 58-м мы перебрались в Болшево. Храм запущенный, вокруг грязь. С Дмитровом сравнишь — ночь и день. Но приняли хорошо. Мы поселились на квартире, дети пошли в школу. Вот с тех пор здесь и живём. Двадцать лет я служил вторым священником, а в 78-м высокопреосвященный митрополит Ювеналий, он только-только тогда заступил на кафедру, назначил меня настоятелем.

Я пытался было отказаться, но с Владыкой как поспоришь… Приехал домой — мне всенощную служить, «Слава Святей …», и, иду по церкви с каждением, а у меня слёзы текут: что будет со мной? Боялся. И ответственность слишком высокая, и внимание известных органов к настоятелю совсем другое. Но Господь сохранил!

Когда давление на церковь прекратилось, сколько людей сразу крестились. По пятьдесят человек, бывало, за раз. Венчались в воскресный день по две-три пары. Куда все девались, где они теперь?

Многие верят не в Бога, а в какую-то «силу». Их покрестишь, а их и не видно потом. Нужно, чтобы в Церковь приводила вера во Христа, да и по жизни чтобы вера вела, а не страх какой. Это печально, что теперь свобода, большинство называют себя верующими, а в церковь ни ногой. Это доказывает, что народом мы стали малорелигиозным. Тут много причин, тут и наши упущения есть. Но… Люди заняты чем-то другим. Теперь у нас бог — телевизор… Говорят, надо ходить по домам проповедовать. Мы же не сектанты, не иеговисты… Отпевают теперь при моргах, как будто бы и церквей не стало. Пришёл в Церковь через Крест, через крестины — должен и уйти с Крестом.

Что посоветовать тем, кто намеревается связать свою жизнь с церковью?.. Надо очень серьёзно взвесить все «за» и «против». Пойти поступить, сан принять, а потом разочароваться в этом —  это очень страшно. Всякое разочарование в своём деле — драма, а в Церкви это трагедия. Если есть любовь и привязанность к храму Божию — пусть идут. Меня вот никуда из церкви не тянуло, ни в театры, ни в какие загулы…

Я — человек законопослушный, на выборы всегда хожу и всем советую. Должен порядок быть в государстве. Ну что, вы не пойдёте, другой не пойдёт, ещё раз выборы назначат, ещё раз будут карман трясти государственный. И кто останется там? И что будет? Всякая власть от Бога. Хорошая она, плохая — не нам судить. А человек каждый ответит за свои поступки. А поступки видны, какие они. И слова слышны. И всегда можно сравнить.

Многих, очень многих людей я вспоминаю с благодарностью и молюсь о них. И о живых, и о теперь уже умерших. Читаю свой синодик на службе, а они — как живые предо мной. Отец Рафаил Фёдоров! Он был благочинным в огромном благочинии, сразу в двух! — и Пушкинском, и Дмитровском. Я их любил, и люблю, и его, и матушку, — они давно уже умерли, — они как родные мне, может быть, роднее родных моих родителей. Я в неделю раз ездил к ним, они совсем уже старые были. «Когда приедешь ещё? — На следующей неделе. — Ой, как долго ждать!» Приехали на Рождество, батюшка говорит: а где же куличи, яички крашеные? Да, папа, ты что, ещё ведь Рождество только празднуем. Очень добрые люди. Люди с большой буквы. Он не только ко мне, к нашей семье хорошо относился, а ко всем. Его любили. Я старался брать с него пример.

Бывшей старосты Натальи Павловны мама, Пелагия Яковлевна, встретила нас с любовью и никогда не оставляла нас. Помогала и в доме, и с огородом; в другой раз посидеть нужно было с дочками, если мы куда уезжали. Татьяна, такая ещё была раба Божия, Черепнина, они вдвоём о нас особенно заботились. Марья Павловна Благодатских работала в Москве на пекарне, а тогда трудно было что-нибудь купить, так она привезёт нам бубликов каких-нибудь, а для нас это праздник, мы небогато жили. Да разве же всех перечислишь?

Вот живём вместе, трудимся. Как нам сохранить мир? Во-первых, нужно, чтобы мир был в собственном сердце. Когда собственная душа не спокойна, то и вокруг себя сеешь суету и напряжение.  Ну, и просить у Бога терпения. Вот у нас в храме три священника, и все трое разные: один быстрый, другой медленный, третий где-то посередине. Кто-то больше любит о. Георгия, кто-то для себя о. Виктора выделяет, кто-то меня уважает. Каждому свой духовник. Так и везде. Вот сегодня, зовут причастить на Болото, на Торфопредприятии, я им говорю: переезд закрыли, вы теперь за границей, да у вас там и своих несколько священников. Нет, батюшка, только Вас, они Вас очень любят, приезжайте. Ну, что тут поделаешь?..

Теперь свободно можно ездить по святым местам. Я когда-то боялся летать, а теперь чувствую себя в самолёте, как в электричке. Скажи кому, что в 75 лет батюшка шатается по «заграницам», так никто не поверит. Преподобный Амвросий Оптинский, кажется, говорил: вот тебе здесь, в твоём храме, и Иерусалим, и Синай, и все остальные святыни. Я всё понимаю, но сердцу не прикажешь, оно своё берёт. Я уже не раз бывал в Святой Земле. И снова туда тянет. Как объяснить эту тягу? Как будто часть моего сердца там осталась и зовёт к себе.

Что пожелать читателям, горожанам, всем? Здоровья, благополучия, мирной жизни, успехов в работе и… ближе к Церкви, ближе к Богу! Потому что это основа и здоровья, и благополучия, и мирной жизни.

Многая и благая Вам лета, дорогой батюшка!

     

С протоиереем Александром СЛАВИНСКИМ беседовал свящ. Феликс СТАЦЕВИЧ.

Благодарим Нику Бересневу и Анастасию Стебневу за расшифровку и набор текста.