Некоторые предположения о шевелюре царя Ирода Антипы

В книгах Нового Завета мы встречаемся с несколькими царями, носившими имя Ирод. Наиболее известные из них — Ирод Великий, убийца младенцев в Вифлееме, и Ирод Антипа, убийца Иоанна Крестителя и участник “судебного процесса” над Иисусом Христом перед Распятием.

Ирод Великий — не просто жестокий и кровожадный царь Иудеи. Это был выдающийся политический эквилибрист своего времени, который вёл очень успешную игру и извлекал многие выгоды из противостояния двух могучих держав — Рима и Парфянского царства. Вовремя поняв, кто выйдет победителем, он принял сторону Рима, сумел показать себя в глазах римлян верным союзником и преданным другом. И был щедро вознаграждён за это: Римская империя позволила ему расправиться со всеми политическими противниками и установить почти безграничную власть в своём царстве.

Но, исключая разве что самые первые месяцы жизни Иисуса Христа, Ирода Великого трудно назвать современником Господа. Он умер вскоре после Рождества Христова — по оценкам исследователей, прошло от нескольких месяцев до двух лет. Впрочем, он надолго оставил о себе недобрую память, эхо которой не раз звучит в Евангелии. Оставил он и заново отстроенный Второй Храм в Иерусалиме, который стал одной из главных “арен” противостояния Христа с фарисеями, книжниками и первосвященниками-саддукеями. О всех красотах и величественном виде которого Господь предрёк, что “не и́мать оста́ти здѣ́ ка́мень на ка́мени” (Мф. 24:2)

Зато сын Ирода Великого, Ирод Антипа — полноценное “действующее лицо” на протяжении многих глав в трёх синоптических Евангелиях. И он — не просто современник Христа. У них с Господом Иисусом сложились довольно странные отношения, — сначала заочные, а под конец и очные. Их можно проследить, пускай и “пунктиром”, особенно в Евангелии от Луки.

Если мы попытаемся понять, как именно относился Ирод четвертовластник ко Христу, и как Христос относился к нему, возникает несколько вопросов. А известные нам толкования, и древних святых отцов, и современных исследователей, — не всегда пытаются на них ответить. Что и понятно: учение Христа, Его личность и жизнь на земле безусловно важнее подобных частностей.

Однако, и эти частности могли бы добавить свои штрихи к пониманию евангельской реальности. Но уж слишком малопонятны они современному человеку, живущему в совершенно другой обстановке и говорящему на совершенно другом языке.

Попытаемся, всё же, обозначить эти вопросы и высказать некоторые догадки. Первые же упоминания об Ироде Антипе в Евангелии — это его слова о Христе, полные удивления и недоумения:

“Въ то́ вре́мя услы́ша И́родъ четвертовла́ст­никъ слу́хъ Иису́совъ и рече́ отроко́мъ свои́мъ: се́й е́сть Иоа́ннъ Крести́тель: то́й воскре́се от­ ме́ртвыхъ, и сего́ ра́ди си́лы дѣ́ют­ся о не́мъ.”	"В то время Ирод четвертовластник услышал молву об Иисусе и сказал служащим при нём: это Иоанн Креститель; он воскрес из мёртвых, и потому чудеса делаются им."
(Мф. 14:1-2)
“И услы́ша ца́рь И́родъ: я́вѣ бо бы́сть и́мя Его́: и глаго́лаше, я́ко Иоа́н­нъ Крести́тель от­ ме́ртвыхъ воста́, и сего́ ра́ди си́лы дѣ́ют­ся о не́мъ.Ині́и глаго́лаху, я́ко Илiа́ е́сть: ині́и же глаго́лаху, я́ко проро́къ е́сть, или́ я́ко еди́нъ от­ проро́къ. Слы́шавъ же И́родъ рече́, я́ко, его́же а́зъ усѣ́кнухъ Иоа́н­на, то́й е́сть: то́й воста́ от­ ме́ртвыхъ.”	"Царь Ирод, услышав об Иисусе (ибо имя Его стало гласно), говорил: это Иоанн Креститель воскрес из мёртвых, и потому чудеса делаются им. Другие говорили: это Илия, а иные говорили: это пророк, или как один из пророков. Ирод же, услышав, сказал: это Иоанн, которого я обезглавил; он воскрес из мёртвых."
(Мк. 6:14-16)
“Слы́ша же И́родъ четвертовла́ст­никъ быва́ющая от­ Него́ вся́ и недо­умѣва́­шеся: зане́ глаго́лемо бѣ́ от­ нѣ́кихъ, я́ко Иоа́н­нъ воста́ от­ ме́ртвыхъ: от­ инѣ́хъ же, я́ко Илiа́ яви́ся: от­ други́хъ же, я́ко проро́къ еди́нъ от­ дре́внихъ воскре́се.  И рече́ И́родъ: Иоа́н­на а́зъ усѣ́кнухъ: кто́ же е́сть Се́й, о Не́мже а́зъ слы́шу такова́я? И иска́­ше ви́дѣти Его́.”	“Услышал Ирод четвертовластник о всём, что делал Иисус, и недоумевал: ибо одни говорили, что это Иоанн восстал из мёртвых; другие, что Илия явился, а иные, что один из древних пророков воскрес. И сказал Ирод: Иоанна я обезглавил; кто же Этот, о Котором я слышу такое? И искал увидеть Его.”
(Лк. 9:7-9)

Евангелисты Матфей и Марк сообщают, что царь Ирод утверждал: Иоанн Креститель воскрес из мёртвых, и снова пришёл в лице Иисуса. Более того, царь отстаивает эту точку зрения, когда другие не соглашаются. А евангелист Лука делает акцент на сомнении и недоумении Ирода касательно Иисуса… И о большом интересе царя к Нему.

Противоречат ли евангелисты друг другу, по-разному передавая слова и мнения Ирода? Не думаю. Вероятнее всего, дело вот в чём: Марк и Матфей передают речь царя дословно, без её анализа. А Лука говорит и о том, что происходит в душе Ирода: недоумение, интерес, желание увидеть чудеса и Чудотворца.

Что же тогда значат “внешние” слова Ирода о воскресении Иоанна Крестителя, сказанные с такой уверенностью и упорством? Особенно если под ними прячется сомнение и удивление? А вероятно, ещё страх и чувство вины за убийство Иоанна? (стихи 20 и 26 6-й главы Евангелия от Марка позволяют допустить это.)

Более того, действительно ли царь Ирод верил в воскресение мёртвых? Пусть даже и такого великого праведника, как Иоанн Предтеча? Вот что, думается мне, вызывает наибольшее сомнение. Как и правдивость слов о воскресении Иоанна в устах его убийцы. Но я бы предположил, что речь тут, всё же, не о простой лжи.

От нас ускользают оттенки сказанного две тысячи лет назад, на неизвестном нам языке, в неизвестной нам культурной среде. Мы читаем эти слова переведёнными с языка на язык дважды (в лучшем случае), в разные эпохи. Для Богодухновенной Истины это не является препятствием. А вот “человеческое, слишком человеческое” неизбежно стирается — и в этом тоже есть Промысел Божий: лишние подробности и оттенки должны уйти, чтобы уступить место главному. Так и икона отличается от фотографии или портрета школы реализма: на ней нет лишних, мало значащих деталей.

А что, если этой “мало значащей деталью” в нашем случае была шутка? Некая форма иронии, или паясничества? Человеку — любому, от царя до последнего нищего, — свойственно прикрывать “неудобные” чувства и мысли шуткой, пусть даже и нелепицей, несуразицей. Лишь бы не раскрыть свои внутренние переживания.

В устах убийцы Иоанна Крестителя шутка выходит грубой и жутковатой. Что убийце очень даже и подобает. Но апостол Лука, врач (а значит — человек, много общавшийся с людьми, много знавший об их телесных и душевных страданиях), наблюдательный художник слова, к тому же, “по тщательном исследовании всего сначала” (Лк. 1:3), способен разглядеть, что прячется под странными словами Ирода. И передаёт нам не буквальную шутку, а состояние души царя, его смятение, озадаченность.

Однако же, внешний “тон” отношений Христа и Ирода Антипы так и остаётся шуткой и насмешкой, причём обоюдно. Со стороны Ирода он даже становится некой глупой игрой:

“Въ то́й де́нь при­­ступи́ша нѣ́цыи от­ фарисе́й, глаго́люще Ему́: изы́ди и иди́ от­сю́ду, я́ко И́родъ хо́щетъ Тя́ уби́ти.”	“В тот день пришли некоторые из фарисеев и говорили Ему: выйди и удались отсюда, ибо Ирод хочет убить Тебя.”
(Лк. 13:31)

Ирод опять лжёт: он не хочет убивать Иисуса. Он, скорее, хотел бы увидеть Его, привести к себе, — добровольно или нет. Легко вспомнить, что он долго не хотел убивать и Иоанна Предтечу, хотя тот и обличал его строго. (С Предтечей-узником у Ирода тоже сложились очень странные отношения: “И́родъ бо боя́шеся Иоа́н­на, вѣ́дый его́ му́жа пра́ведна и свя́та, и соблюда́­ше его́: и послу́шавъ его́, мно́га творя́ше, и въ сла́дость его́ послу́шаше.”, (Мк 6:20) ) Да и позже, имея власть осудить Иисуса на смерть, Ирод этого не делает.

Толкователи по-разному объясняют эпизод с Иродом из 13-й главы Луки и ответ Христа:

“И рече́ и́мъ: ше́дше рцы́те ли́су тому́: се́ изгоню́ бѣ́сы и исцѣле́нiя творю́ дне́сь и у́трѣ, и въ тре́тiй сконча́юся.”	“И сказал им: пойдите, скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления сегодня и завтра, и в третий день кончу;”
(Лк. 13:32)

Феофилакт Болгарский утверждает, что слова “Ирод хочет убить Тебя” выдумали сами фарисеи, чтобы заставить Господа уйти из их земли. А Христос, отвечая, “скажите этой лисице”, указывает, что он раскусил хитрость фарисеев. Т.е. “лисица” — это не Ирод вовсе. Ирод тут вообще ни при чём.

Более поздние толкователи говорят о том, что Ирод просил фарисеев передать Иисусу эти слова с той же целью: избавиться от Его присутствия в своих владениях. Это, конечно, подтверждает, что Ирод не хотел убивать Иисуса, а лишь притворялся. Но противоречит тому, что Лука сказал об Ироде намного раньше: он хотел и искал увидеть Господа.

Поэтому осмелюсь снова высказать догадку, хотя никакое известное мне толкование Евангелия её и не подтверждает: Ирод продолжает игру и притворство, свои “шутки”. Он пытается таким образом испытать Христа, чтобы по Его реакции лучше понять Его. Одновременно, царь прячет свой неподдельный интерес и недоумение под маской угрозы и грубости — прячет и от окружающих, и, быть может, от самого себя.

Но, если уж скромный врач Лука легко видел сквозь притворство Ирода, тем более невозможно обхитрить или запугать Богочеловека и Творца человеков.

И здесь возникает ещё одно моё сомнение. Ответ Господа Ироду — о хитрости ли он?

Так ли важно было указать Ироду, что он зря шлёт свои обманные угрозы? И правда ли, Ирод, — такая уж хитрая лисица? Лисьи повадки, пожалуй, будут намного хитрее его грубых и неуклюжих попыток обмануть непонятно кого.

Конечно, Ирод Антипа был опытным политиком, в какой-то мере “умел вертеться” и хитрить, раз просидел на троне более тридцати лет. Однако, он в подмётки не годился своему хитрейшему отцу — вот кто был настоящей лисицей! Сыновья же Ирода Великого быстро развалили и растратили его наследие, потеряли уважение Рима и независимость от него. Власть Ирода Антипы, "четвертушка" былой отцовской, а то и меньше, держалась в значительной мере на фундаменте, который кропотливо строил его отец… И который у него хватило ума не разрушать до конца. Так или иначе, кончилась “карьера” Ирода младшего весьма скверно, и никакие хитрости и подлости не спасли его от гнева Рима. Император Калигула, — сам личность весьма одиозная и не слишком компетентная, — приказал сместить его с трона и отправить в изгнание.

Кроме противоречивых хитросплетений истории, у нас есть и свидетельство самого Евангелия о “хитрости” Ирода Антипы. Могучий царь был во власти женщин, куда более хитрых и коварных! Его незаконная жена Иродиада легко обхитрила его и вынудила убить Иоанна Крестителя против собственной воли. Падчерица, главная участница этой хитрости, прельстила его соблазнительным танцем. Какая уж тут лисица! Если бы речь не шла об убийстве праведника, роль царя была бы комична и близка к роли ослика, который тянется за морковкой… Но комичное порой оборачивается трагичным, и тем легче, чем больше у главного участника “комедии” власти над жизнью других.

Так что ещё мог иметь в виду Господь, называя Ирода “лисицей”? Мне думается, можно допустить, что это был ответ юмором на юмор. На грубую шутку о воскресшем Иоанне (конечно, эти слова Ирода дошли до Иисуса) и на притворную угрозу убить — Он мог ответить тоже шуткой. Только, конечно, тонкой и глубокой. И непростой.

Ведь царь Ирод, особенно в рассказе евангелиста Марка в шестой главе, выглядит человеком небезнадёжным. Строгие обличения Иоанна Крестителя рождают в нём не только гнев, но и первые проблески покаяния. Он сомневается, он задумывается, и даже с удовольствием слушает Иоанна в темнице (думается, Предтеча и там говорил с ним прямо и жёстко). Он начинает понемногу поступать так, как советует ему Иоанн, пусть и не в самом главном. Даже после катастрофы на пиру, казни Предтечи, для Ирода не всё потеряно. Сомнения и недоумение не покидают его. Возможно, посещает царя и чувство вины. Именно это ему и приходится прятать с помощью своих шуток.

Царь Ирод хочет и ищет видеть Христа. Но не решается ни позвать Его к себе, ни тем более сам придти к Нему. Он имеет власть схватить Его и насильно притащить — но не делает и этого. Угроза убить, эта странная игра в “кошки-мышки”, — быть может, единственный “сигнал”, который он способен послать Господу из собственной темницы тщеславия, самолюбия, жестокости.

А что, если… В славянских языках слова “лис” и “лыс” не просто близки — они имеют общее происхождение. Удивительным образом, и в греческом “лиса”, “ἀλώπηξ”, “алопикс”, и “ἀλωπεκία”, “алопеция”, т.е. облысение, — однокоренные. Тут мы притрагиваемся к слою человеческой культуры, который древнее даже этимологии слов у европейцев: быть может, это некая ныне забытая сказка, басня, притча об облысевшей лисе, которая у самых разных народов связала эти два понятия и дала им сродные названия.

Это не более, чем догадка. Однако, вспомним, как часто лисы становятся героями сказок и басен, и какие это древние, общие для многих народов, сказки и басни… А французское слово “лис”, “renard” вошло в язык уже в историческое время, — напрямую из знаменитого средневекового “Романа о Лисе”, в котором Лис носил германское имя Reinhard.

Отвечая Ироду “скажите этой лисице: се, изгоняю бесов и совершаю исцеления”, не шутит ли по-своему Господь, намекая на лысину Ирода? Приходи, мол, и тебя исцелю… И вот про исцеление — уже не в шутку? И не совсем про лысину…

Которая, вполне возможно, у Ирода очень даже была. Это типичный спутник старения у семитских народов. Возрастом Ирод к моменту основных событий Евангелия был сильно старше 50 лет. А учитывая, какую власть имели над ним женщины — вероятно, он сильно переживал, как он выглядит в их глазах. А уж если Иродиада раз-другой посмеялась над скудостью его шевелюры… В общем, царь мог совсем не в шутку страдать из-за своей лысины. Если она была, конечно. Напомню, мы уже очень далеко ушли в построении всяческих догадок.

А если мы заглянем на несколько стихов ниже и выше в Евангелии от Луки, предполагаемая шутка Христа о лысине Ирода наполняется ещё и довольно горькой иронией. В середине 13-й главы Господь исцеляет бедную женщину, которая восемнадцать лет страдала тяжёлым искривлением позвоночника. А в самом начале 14-й — человека, больного водянкой… болезнью крайне мучительной, которая в то время почти неизбежно была смертельной. Вот между ними лысеющему царю и предлагается зайти… и тоже исцелиться.

А немногим дальше Господь рассказывает Свои известнейшие притчи о покаянии. О блудном сыне, растратившем имение отца. И о неправедном управителе, которого скоро сместят с должности (а ведь Ирод Антипа и был лишь номинально царь, а по сути — только управитель и наместник римлян, и “отставка” его была уже не за горами). Быть может, эти притчи, со всей их глубиной и силой, обращённостью ко всякому грешному человеку — были ещё в частности адресованы и Ироду? Который, очевидно, следил за Христом и старался узнавать, что Он делает и что говорит?

       

Впрочем, у моих догадок есть одна слабая сторона. Славянский и греческий языки могут иметь для “лисы” и “лысины” очень близкие слова, но говорил-то Господь с иудейскими фарисеями, и просил передать Его слова царю Иудеи. И говорил Он на еврейском языке. Если в речи Христа и была некая шутка или игра слов, нам её содержание неизвестно. Евангелист Лука мог найти удачный аналог в греческом, сохранить основной смысл, даже, может, тон шутки. Но он не мог воспроизвести её дословно. Если шутка и игра слов и были в исходной речи Господа — они были какими-то другими.

В еврейском языке слово “лиса” имеет совершенно другую этимологию, вокруг него выстраиваются совсем другие цепочки смыслов… Сильно ли другие? “Лис”, “шуаль” — это “роющий норы”, и восходит это слово к основному смыслу “пустая рука, пригоршня”. Видимо, по логике “нора-полость-пустота”. Пустота в руке… и пустота в душе, о которой этимология не говорит, но которую так хорошо символизирует любая вещественная пустота. Может быть, шутка Господа в ответе Ироду не сохранилась при передаче евангелистом на греческом. А тот близкий аналог со словом “алопикс”, который подобрал апостол Лука, непонятен современному читателю. Но главный смысл, не шуточный, прослеживается через все языки и все потери при переводах: Ироду чего-то недостаёт, что-то в нём пустое, не-целое. Он нуждается в исцелении. И, уж конечно, не от алопеции — даже если она как-то и фигурировала в шутке.

Господь уже совсем серьёзно говорит, как мало осталось времени для этого: “се́ изгоню́ бѣ́сы и исцѣле́нiя творю́ дне́сь и у́трѣ, и въ тре́тiй сконча́юся”… и дальше, в следующем стихе: “Оба́че подоба́етъ Ми́ дне́сь и у́трѣ и въ бли́жнiй ити́: я́ко невоз­мо́жно е́сть проро́ку поги́бнути кромѣ́ Иерусали́ма…” — как это созвучно словам, сказанным в Евангелии от Иоанна, и уже в Иерусалиме, перед самой смертью на Кресте:

“еще́ ма́ло вре́мя свѣ́тъ въ ва́съ е́сть: ходи́те, до́ндеже свѣ́тъ и́мате, да тма́ ва́съ не и́метъ: и ходя́й во тмѣ́ не вѣ́сть, ка́мо и́детъ: до́ндеже свѣ́тъ и́мате, вѣ́руйте во свѣ́тъ, да сы́нове свѣ́та бу́дете…”	“…ещё на малое время свет есть с вами; ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма: а ходящий во тьме не знает, куда идёт. Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света…”
(Ин. 12:35-36)

Как мы знаем из дальнейших событий Евангелия, Ирод не пытался более ни помешать Иисусу, ни увидеться с ним. Но желание увидеть Его всё-таки исполнилось:

“Пила́тъ же слы́шавъ Галиле́ю, вопроси́, а́ще человѣ́къ Галиле́анинъ е́сть? И разумѣ́въ, я́ко от­ о́бласти И́родовы е́сть, посла́ Его́ ко И́роду, су́щу и тому́ во Иерусали́мѣ въ ты́я дни́. И́родъ же ви́дѣвъ Иису́са ра́дъ бы́сть зѣло́: бѣ́ бо жела́я от­ мно́га вре́мене ви́дѣти Его́, зане́ слы́шаше мно́га о Не́мъ: и надѣ́яшеся зна́менiе нѣ́кое ви́дѣти от­ Него́ быва́емо. Вопроша́­ше же Его́ словесы́ мно́гими: О́нъ же ничесо́же от­вѣщава́­ше ему́. Стоя́ху же архiере́е и кни́жницы, при­­лѣ́жно ва́дяще На́нь. Укори́въ же Его́ И́родъ съ во́и сво­и́ми и поруга́вся, обо́лкъ Его́ въ ри́зу свѣ́тлу, воз­врати́ Его́ къ Пила́ту. Бы́ста же дру́га И́родъ же и Пила́тъ въ то́й де́нь съ собо́ю: пре́жде бо бѣ́ста вражду́ иму́ща между́ собо́ю.”

“Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин? И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме. Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нём, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему. Первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его. Но Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату. И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом.”

(Лк. 23:6-12)

Три раза — по меньшей мере — давался царю Ироду Антипе шанс изменить свою жизнь, покаяться, остановить своё погружение в бездну. Давался не без причины — в нём были зачатки сомнения в с своей правоте, осознания вины, попытки поиска ответов на какие-то мучившие его душу вопросы… Но те вопросы, которые он задавал Иисусу Христу в тот последний день, те насмешки, которыми он проводил Его на казнь — были совсем не тем, что могло спасти его. Тон общения царя с Иисусом так и остался тоном шутки, издёвки. А глубинное содержание, которое он влагал в свои хитрости вначале, на которое и Господь ответил под видом шутки совсем не шуткой — осталось без развития. “Комедия” окончательно превратилась в “трагедию”.

Впрочем, даже в тот страшный момент Господь проявляет Свою милость. И исцеляет хотя бы то, что ещё может быть исцелено: давнюю вражду Ирода с Пилатом Он превращает в дружбу.

И, думается мне, даже если и догадки мои все неверны, и стёршиеся подробности повествования были совершенно иными, да и стёрлись они по промыслу и воле Божией, — глубинная суть всех событий жизни Ирода, всех эпизодов его общения с Господом, очных и заочных, именно такая. Уж слишком они типичны для гибнущего в своих грехах человека, уж слишком хорошо ложатся они в притчи Евангелия. Например, в ту, которую рассказывает Христос всё в той же тринадцатой главе:

“…смоко́вницу имя́ше нѣ́кiй въ виногра́дѣ сво­е́мъ всаждену́: и прiи́де ищя́ плода́ на не́й, и не обрѣ́те: рече́ же къ винаре́ви: се́ тре́тiе лѣ́то, от­не́лиже при­­хожду́ ищя́ плода́ на смоко́вницѣ се́й, и не обрѣта́ю: посѣцы́ ю́ [у́бо], вску́ю и зе́млю упражня́етъ? О́нъ же от­вѣща́въ рече́ ему́: го́споди, оста́ви ю́ и се́ лѣ́то, до́ндеже окопа́ю о́крестъ ея́ и осы́плю гно́­емъ: и а́ще у́бо сотвори́тъ пло́дъ: а́ще ли же ни́, во гряду́щее посѣче́ши ю́.”

“…некто имел в винограднике своём посаженную смоковницу, и пришёл искать плода на ней, и не нашёл; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби её: на что она и землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! оставь её и на этот год, пока я окопаю её и обложу навозом, – не принесёт ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь её.”

(Лк. 13:6-9)

А мы, люди поздних веков, слишком часто бываем несправедливы к царю Ироду Антипе. Сколько раз его изображали беспросветным извергом и злодеем — и тут же забывали, списывали со счетов. Если кто из художников и писателей брался некоего из евангельских злодеев изобразить с характером сложным и глубоким, то как часто Ирод оставался в стороне, на заднем плане. Предпочтение отдавали Пилату, или Иуде, или несчастной падчерице Ирода… Вот на них фантазия художников, всевозможные поиски, догадки, — порой, действительно гениальные, — расцветали буйным цветом.

Думаю, Ирод четвертовластник, его характер, его трагедия — достойны большего внимания, и уж никак не менее интересны, чем Понтий Пилат или Иуда Искариот. О Саломее мы и вовсе достоверно знаем только то, что она умела красиво танцевать и во всём слушалась мать свою. Но сколько гениев, сколько фантазии и творческих трудов притянула именно она, по праву юной привлекательной девушки… и только. А ведь царь Ирод Антипа — это тип куда более глубокий и содержательный. И… если совсем серьёзно, он — немного про всех нас. Как и притча про унавоженную смоковницу.

       

***

Но — не хочу заканчивать на такой печальной ноте. Вернёмся к лысине царя Ирода. Аще таковая имелась. Да если и не было её вовсе — вернёмся к лысине.

Раз взявшись “копать” этимологию слов, находишь порой много больше, чем искал. Славянское “лис” восходит к “лыс”, а “лыс” оказывается сродни и “лучу”, и “луне”. А ещё греческое слово “λευκός”, “белый”, растёт из того же индоевропейского корня. Вместо досадного атрибута возраста перед нами встают свет, блеск, белизна, чистота.

А если мы будем искать “с греческого конца”, то слово “ἀλωπεκία”, которое, наоборот, происходит от лисы, “ἀλώπηξ”, нас заведёт в тупик. Обратится в волка и вконец запутает — как лисе и положено. Но есть в греческом ещё два слова, “лысый” и “плешивый”, “ἀναφάλαν­τός” и “φαλακρός”, в которых корень “φαλ-“ приводит нас к тем же истокам, что и славянское “бел-“ (а заодно и английское “bald”, “лысый” — отсюда же). То есть, практически тот же смысл белизны, светлости.

И эта смысловая связка только на первый взгляд кажется поверхностной. Да, поверхность головы лысого блестит. Но заложенная тут идея — намного сильнее и глубже. К тому же, она не прячется в одних только глубинах веков и этимологических словарях. Она ещё и в воздухе летает. И залетает в головы самые разные, в том числе во вполне ещё буйно поросшие и не слишком знающие. Некогда, будучи лет шестнадцати или семнадцати, автор данной статьи, ещё не знакомый ни с какой этимологией, составил следующие вирши:

Я горжусь своею плешью,
Что свет солнца отражает,
Осеняя как бы нимбом
Головы моей тетраэдр,

И горжусь, что отражает
Свет, испущенный луною,
Чтобы быть во мраке людям
Путеводною звездою….

Даже в этом незрелом опусе речь не только о физическом блеске. Даже тут проступает польза ближним, которую человек призван нести — призван в том числе и нерадостным процессом облысения.

       

Если же искать тематику лысины и плеши в более заслуживающих доверия источниках, то отыщутся вещи, требующие серьёзного размышления. Например, в книге Левит закона Моисеева, лысина и плешь, — некое пограничное состояние человека. Это обычно ещё не болезнь, не нечистота. Но — уже своего рода предупреждение. Любое дальнейшее изменение на коже уже требует осмотра и приговора священника:

“А́ще же кому́ облѣ́зе глава́, плѣши́въ е́сть, чи́стъ е́сть: а́ще же спреди́ облѣ́зе глава́, взлы́съ е́сть, чи́стъ е́сть: а́ще же бу́детъ на плѣши́ его́ или́ на взлы́синѣ его́ бле́скъ бѣ́лъ или́ червлену́яся, прокаже́нiе процвѣта́ющее на плѣши́ его́ или́ на взлы́синѣ его́: и уви́дитъ его́ жре́цъ, и се́, обли́чiе бле́ска бѣ́ло или́ червле́но на плѣши́ его́ или́ на взлы́синѣ его́, я́ко обли́чiе прокаже́нiя на ко́жи пло́ти его́: человѣ́къ прокаже́нъ е́сть, оскверне́нiемъ оскверни́тъ его́ жре́цъ, на главѣ́ его́ бле́скъ его́.”

“Если у кого на голове вылезли волосы, то это плешивый: он чист; а если на передней стороне головы вылезли волосы, то это лысый: он чист. Если же на плеши или на лысине будет белое или красноватое пятно, то на плеши его или на лысине его расцвела проказа; священник осмотрит его, и если увидит, что опухоль язвы бела или красновата на плеши его или на лысине его, видом похожа на проказу кожи тела, то он прокажённый, нечист он; священник должен объявить его нечистым, у него на голове язва.”

(Лев. 13:40-44)

А у ветхозаветных пророков образ плеши — частый спутник бедствия, горя, сетования. В самом начале книги Исаии,

“Сiя́ глаго́летъ Госпо́дь: поне́же воз­несо́шася дще́ри Сiо́ни и ходи́ша высо́кою вы́ею и помиза́нiемъ оче́съ и ступа́нiемъ но́гъ, ку́пно ри́зы влеку́шыя [по до́лу] и нога́ма ку́пно игра́ющыя: и смири́тъ Госпо́дь нача́лныя дще́ри Сiо́ни, и Госпо́дь от­кры́етъ срамоту́ и́хъ. Въ де́нь о́нъ, и отъ­и́метъ Госпо́дь сла́ву ри́зъ и́хъ и красоты́ и́хъ, и вплете́нiя злата́я [на главѣ́] и тре́сны ри́зныя, и лу́ницы гри́вен­ныя …… и бу́детъ вмѣ́сто вони́ до́брыя смра́дъ, и вмѣ́сто по́яса у́жемъ препоя́шешися, и вмѣ́сто украше́нiя злата́го, е́же на главѣ́, плѣ́шь имѣ́ти бу́деши дѣ́лъ тво­и́хъ ра́ди, и вмѣ́сто ри́зы багря́ныя препоя́шешися вре́тищемъ:”

“И сказал Господь: за то, что дочери Сиона надменны и ходят, подняв шею и обольщая взорами, и выступают величавою поступью и гремят цепочками на ногах, — оголит Господь темя дочерей Сиона и обнажит Господь срамоту их; в тот день отнимет Господь красивые цепочки на ногах и звёздочки, и луночки, серьги …… И будет вместо благовония зловоние, и вместо пояса будет верёвка, и вместо завитых волос — плешь, и вместо широкой епанчи – узкое вретище, вместо красоты — клеймо.”

(Ис. 3:16-23)

И это не просто горе и сетование, а наказание за грехи, за надменность, гордость и роскошь. Наказание — значит, и призыв к покаянию. Конечно, здесь речь о плеши на головах дщерей Сиона, а не обычном мужском облысении. Впрочем, дщерь Сионова — это образ Иерусалима, а с ним и всего Израиля. Исторически — Израиля Ветхого, но можно видеть тут предупреждение и Новому Израилю, нынешним верующим христианам.

Очень похожие слова читаем у пророка Иезекииля, и в них уже речь о “вся́цѣй главѣ́”:

“И препоя́шут­ся во вре́тища, и покры́етъ я́ у́жасъ: и на вся́цѣмъ лицы́ сра́мъ на ни́хъ, и на вся́цѣй главѣ́ плѣ́шь. Сребро́ и́хъ на сто́гнахъ пове́ржет­ся, и зла́то и́хъ презрѣ́но бу́детъ: сребро́ и́хъ и зла́то не воз­мо́жетъ изба́вити и́хъ въ де́нь гнѣ́ва Госпо́дня, ду́ши и́хъ не насы́тят­ся, и чрева́ и́хъ не напо́лнят­ся, зане́ ка́знь непра́востей и́хъ бы́сть. Избра́н­ныя у́твари въ горды́ню положи́ша я́, и о́бразы ме́рзостей сво­и́хъ и гну́сности сотвори́ша от­ ни́хъ: сего́ ра́ди да́хъ о́ная и́мъ въ нечистоту́…”

“Тогда они препояшутся вретищем, и обоймёт их трепет; и у всех на лицах будет стыд, и у всех на головах плешь. Серебро свое они выбросят на улицы, и золото у них будет в пренебрежении. Серебро их и золото их не сильно будет спасти их в день ярости Господа. Они не насытят ими душ своих и не наполнят утроб своих; ибо оно было поводом к беззаконию их. И в красных нарядах своих они превращали его в гордость, и делали из него изображения гнусных своих истуканов; за то и сделаю его нечистым для них…”

(Иез. 7:18-20)

В книгах пророков раскрывается прообраз, данный в Моисеевом законе. Телесный изъян, телесная нечистота — это знак, символ, возводящий нас и напоминающий о нечистоте поступков, о гнусности гордой души. Только теперь уже не священник объявляет кого-то нечистым, а сами гордецы и пресыщенные, наконец, в крайности бедствия и нищеты, начинают понимать, что́ действительно нечисто.

Но это именно наказание от Бога. Научение. Школа покаяния. Плач и сетование, плешь и вретище ведут вот к чему:

“И превращу́ пра́здники ва́шя въ жа́лость и вся́ пѣ́сни ва́шя въ пла́чь, и воз­ложу́ на вся́къ хребе́тъ вре́тище и на вся́ку главу́ плѣ́шь, и положу́ его́ я́ко жа́лость люби́маго и су́щыя съ ни́мъ я́ко де́нь болѣ́зни. Се́, дні́е гряду́тъ, глаго́летъ Госпо́дь, и послю́ гла́дъ на зе́млю, не гла́дъ хлѣ́ба, ни жа́жду воды́, но гла́дъ слы́шанiя сло́ва Госпо́дня.”	“И обращу праздники ваши в сетование и все песни ваши в плач, и возложу на все чресла вретище и плешь на всякую голову; и произведу в стране плач, как о единственном сыне, и конец ее будет – как горький день. Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод, – не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних.”
(Амос 8:10-11)

Часто носитель вретища и плеши — не самый большой грешник, а скорее наоборот. Так одевались, так выглядели многие пророки — посланные Богом звать на покаяние. Впрочем, сами они не возносят себя над общим грехом и нечистотой: “о, окая́н­ный а́зъ, я́ко умили́хся, я́ко человѣ́къ сы́й и нечи́сты устнѣ́ имы́й, посредѣ́ люді́й нечи́стыя устнѣ́ иму́щихъ а́зъ живу́…” (Ис. 6:5) Главная разница “с остальными” в другом: пророк “умилихся” — пришёл в состояние сердечного сокрушения. (синодальный перевод этого стиха “погиб я!” теряет эту мысль о личном покаянии).

Именно таким людям, вставшим на путь сокрушения и покаяния, утоляет Бог голод слышания слова Его, и не только слышания. О чём и говорит всё тот же стих пророка Исаии: “…нечи́сты устнѣ́ имы́й, посредѣ́ люді́й нечи́стыя устнѣ́ иму́щихъ а́зъ живу́: и Царя́ Го́спода Савао́ѳа ви́дѣхъ очи́ма мо­и́ма.” Об этом же говорит и вся книга пророка, и все ветхозаветные пророки.

       

Итак, лысина и плешь, — это знак, призыв к сердечному сокрушению и покаянию, призыв возвратиться к Господу, искать слышать Его слова… Такое понимание помогает лучше понять строгий и страшный эпизод из жизни другого ветхозаветного пророка, Елисея:

“И взы́де от­ту́ду во Веѳи́ль. И восходя́щу ему́ путе́мъ, и дѣ́ти ма́лы изыдо́ша изъ гра́да, и руга́хуся ему́, и рѣ́ша ему́: гряди́, плѣши́вѣ, гряди́. И озрѣ́ся вслѣ́дъ и́хъ, и ви́дѣ я́, и прокля́тъ я́ и́менемъ Госпо́днимъ. И се́, изыдо́ша двѣ́ медвѣ́дицы изъ дубра́вы и растерза́ша от­ ни́хъ четы́редесять два́ о́трочища.”	“И пошёл он оттуда в Вефиль. Когда он шёл дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребёнка.”
(4-я Цар. 2:23-24)

Покаяние — это, порой, последняя соломинка, протянутая Богом гибнущему в своих поступках человеку. Что же ждёт его, если он отвергает, смеётся и издевается над своим последним шансом на спасение?

Служение пророка — словом, делом, внешним видом — протягивать эту соломинку. Плешь на голове Елисея — не просто атрибут старости или нездоровья. Она — знак, хорошо уже понятный ветхозаветному Израилю.
Не старческая обида заставляет Елисея проклясть тех, кто смеётся над ним. Проклятие — это окончательное отделение человека от Бога. Кто насмехается над призывом покаяться, — тот сам и разрывает эту последнюю соломинку. Пророк лишь выразил устами то, что уже совершилось. “Жив Господь, и свято имя Его. А вы — больше не с Ним. Значит — не живы”.

Толкования этих стихов святыми отцами помогают разобраться в ужасе случившегося. Прп. Ефрем Сирин пишет, что малые дети не могли бы сами додуматься оскорблять и издеваться над пророком. Значит, они были научены и подосланы старшими. То есть, это уже не детская игра и дразнилка. И именно старшие, их родители, были горше всего наказаны, лишившись детей. Дети же избежали участи родителей, которые воспитали бы их такими же нечестивцами и хулителями, как они сами: “Он исправил тех и других суровым и ужасным приговором: он наказал первых так, чтобы они не приумножили беззакония во взрослом состоянии; а последних так, чтобы они исправились и отошли от своей порочности.”

А прп. Максим Исповедник и вовсе считает, что речь не о детях по возрасту, но: “они не возрастом были дети, а разумом.” Ещё интереснее толкование прп. Максимом смысла плешивости пророка:

“…всякий ум, подобно Елисею, плешивый, то есть чистый от мыслей о материальном, восходит к знанию, то над ним весьма [злобно] насмехаются помыслы о чувственном, о материи и о форме – ведь число сорок означает чувственное, а материя и форма, прибавляясь к нему, составляют [с ним] число сорок два. Так вот такие помыслы высмеивают ум, дабы внушить ему нерешительность [в отношении] добродетелей, [и тогда]
он [творит] молитву и убивает их с помощью двух медведиц, то есть наслаждения и вожделения, — ведь эти страсти, если обратить их вспять и применить для благой цели, умертвят насмехавшиеся помыслы.”

       

Итак, Библия и святые отцы говорят прямо и ясно. Лысина, плешь — это призыв к сокрушению сердечному и покаянию, к исканию Бога и слова Его. К возвышению ума от мирского — к небесному. На иконах того же прп. Максима Исповедника, свт. Григория Паламы, да и других святых в монашеском чине, мы порой видим даже выбритую "плешь", гуменцо, аналог западной тонзуры. Думаю, и этот атрибут средневекового монашества говорит о том же.       

Да и самое происхождение слов говорит нам, что облысение — не просто потеря волос. Издревле у самых разных народов было понимание, что с возрастом приходящая лысина, седина, — это белизна, чистота, свет... то есть, знак человеку, что пора и внутренне просветлиться и убелиться.

       

А. Куликов.