Хrт0ву кни1гу њдушевлeнную, запечатлённую тS д¦омъ, вели1кій ґрхaгGлъ чcтаz, зрS возглашaше ти2: рaдуйсz, рaдости пріsтелище, є4юже прамaтернzz клsтва разрэши1тсz.
Суббота Акафиста
Почему-то он всегда казался мне провинциальным художником. Ну, в смысле, что во второй половине 20-го века уже неприлично так писать. Как будто не было ни средневековья, ни Матисса, ни Рублева… Разве что германское искусство 30-х годов.
Посмотрел выставку Уайета в Вашингтонской национальной галерее и поменял свое мнение.
Не про Уайета – а про провинцию. И про центр.
Америка – это империя. Думаю, единственная империя на сегодняшний день. Империя, т.е., вселенная, самодостаточный мир, Мир, в котором есть всё, что нужно для жизни: земля, вода, небо, люди, деньги, счастье, вечность… А все остальное, что не входит в этот мир - не считается, не рассматривается всерьез. (В лучшем случае является зоной ее интересов, т.е., пока еще не включено в Империю). Это пыль, и совершенно не важно (ни капельки не интересно!), что там происходит с этой пылью. То есть, это даже не пыль – пыль тоже часть мира. Все, что не входит в Империю – это ничто, ноль.
Уорхол – самый дорогой в мире художник. (Мир = Империя)
Баскиа – гений мира (т.е. Империи)
И вот Уайет: в Европе его практически нет – а в Америке он есть, еще как!
Но если мы меняем понятия «Европа» и «Америка» местами, если меняем понятия «периферия – центр», то Уайет автоматически перестает быть провинциальным художником. Кроме шуток, это вовсе не логический выкрутас – перевернуть все с ног на голову.. Побывав в Америке, подышав ее мощью, силой, ощутив «настоящесть» ее империи, подлинность этого мира (вселенной, в которой есть все, а чего нет – того не существует), это чувство Империи каким-то загадочным образом превращает Уайета из провинциального художника в мейнстрим. Что-то такое происходит, я не понимаю.
Сразу это становится самым важным, сразу это Мир. Собака на цепи:
Кровать, стена:
Мой дом, мои стулья, моя собака, моя мебель, мои окна – и так же естественно, умело, привычно: мой мир за окном. Никакого противоречия – внутри и снаружи.
Мой свет.
Имперская несомненность Уайета: пишет, как право имеющий. Пишет своё.
Очень точен композиционно, все на месте, все ладно, пригнано. Иногда сползает в «рисование», но иногда поднимается до высокого обобщения.
Американец. Отъехать чуть от больших городов – так все и есть. Невысокие деревянные домики с привязанной по навесом лавкой-качелями, на которой не известно кто и когда качался.
В акварели он лучше. Там этот имперский «мой свет» - это собственно сама бумага.
«Мой свет», к которому не прибавлено ни капли своего.
«Мой снег».
Нужно только представить, что нас на самом деле нет, что никакой Европы не существует, а есть только Америка – и какая сразу мощь в работах Уайета!
Сразу эти его одинокие домики, эта суровая жизнь в суровой природе наполняется смыслом. Одинокая жизнь на одиноких хуторах - то, чем живет (жила?) обыкновенная Америка.
Бремя белого человека, которое всегда приходится нести в одиночестве – пустынные пейзажи и одинокие персонажи Уайета пронизаны этой трагедией, этой обреченностью на одиночество.
Сверхчеловек всегда одинок. Если в германском искусстве он одинок от того, что додумался до какой-то идеи (Каспар Давид Фридрих), то одиночество сверхчеловека в англосаксонском смысле – это одиночество завоевателя. Завоеватель природы, завоеватель земли, страны – который не оставляет камня на камне, никого, ни аборигена, ни ирландца, ни индейца. С порабощенным материалом у сверхчеловека не может быть никаких отношений, только истребить. И одиночество.
В принципе, жутковато смотреть на эти картины – тут нет никаких слабостей, не за что зацепиться, только холодное восхищение силой духа. Холодной силой духа, без слезы, без трещинки.
В Уайете нечему порадоваться, сказать «ах!»
Тут некого и не за что пожалеть. При всем реализме, эффекте присутствия никакого желания в эту реальность погрузиться, отождествить себя с кем-нибудь из персонажей.
Их одиночество – сущностное.
У сверхчеловека не должно быть проблем. Там, где обычным людям страшновато и холодно, где онипонимают про себя, что они «не сверх», а обычные и потому признают свои и чужие слабости – то у сверхчеловека слабостей нет. Есть только неврозы, которые лечатся медикаментозно.
Вы должны авторизоваться, чтобы оставлять отклики.
Smile
16 ноября 2014, 22:43 #Один американец шёл со своим другом-индейцем по людной улице Нью-Йорк Сити. Индеец внезапно воскликнул:
— Я слышу сверчка.
— Ты с ума сошёл, — ответил американец, окинув взором переполненную людьми в час пик центральную улицу города.
Повсюду сновали автомобили, работали строители, над головой летали самолёты.
— Но, я правда слышу сверчка, — настаивал индеец, двигаясь к цветочной клумбе, разбитой перед причудливым зданием какого-то учреждения.
Потом он нагнулся, раздвинул листья растений и показал своему другу сверчка, беспечно стрекочущего и радующегося жизни.
— Удивительно, — отозвался друг. — У тебя, должно быть, фантастический слух.
— Да нет. Всё зависит от того, на что ты настроен, — объяснил он.
— Мне трудно в это поверить, — сказал американец.
— Ну смотри, — сказал он и рассыпал по обочине тротуара пригоршню монет.
Тут же прохожие завертели головами и полезли в свои карманы проверить, не у них ли просыпались деньги.
— Видишь, — блеснули глаза индейца, — всё зависит от того, на что ты настроен.
(Дэйв Мориа)
Источник: pritchi.ru/id_2075