Так рождался «Байконур»

АУДИОПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВЕ

В 2014 году Главное архивное управление города Москвы выпустило очередную аудиокнигу из серии «ГОЛОСА МИНУВШЕГО ВЕКА». Как и предыдущие аудиопубликации Главархива Москвы, этот новый сборник под названием «ОЧЕВИДЦЫ», включал в себя интересные фонодокументы по истории нашей страны.

Одна из глав его была посвящена зарождению отечественной космонавтики, и одним из героев этой главы был житель Королёва, ветеран советской военно-космической программы, полковник в отставке Юрий Львович Львов. Автор проекта «ГОЛОСА МИНУВШЕГО ВЕКА», главный архивист Центрального государственного архива Москвы Николай Дмитриевич Курносов, записавший рассказ Юрия Львовича двадцать лет назад, включил его в аудиодиск приложенный к сборнику «ОЧЕ­ВИДЦЫ».
Предлагаем вашему вниманию одну из глав этого сборника и фрагмент устного рассказа нашего земляка об истории полигона «НИИП-5».

 

Из истории освоения космоса в СССР. Казахстан, полигон «Байконур»
1956–1966 годы

В начале 1999 года я записал на магнитофон рассказ военного строителя Сергея Алексеенко о том, как зарождалась советская космическая программа. Когда я дома стал прослушивать кассету, то очень расстроился – в магнитофоне что-то сломалось, и всё интервью записалось с сильным треском. О передаче его на хранение в звуковой архив не могло быть и речи, но для газетной статьи такой брак не имел значения.
Вот это газетное интервью. Рассказывает полковник Алексеенко:

«Летом 1955 года я прибыл на затерянную в голой казахской степи крошечную железнодорожную станцию Тюра-Там на строительство военного объекта, который имел секретное название "стадион". И уже через полгода меня назначили старшим прорабом этой стройки, потому что моего начальника Владимира Трайбмана увезли в психбольницу.
Ему дали два маленьких экскаватора, пару бульдозеров, пять самосвалов и приказали за 4 месяца вырыть котлован объёмом в миллион кубометров грунта. Причём по проекту грунт был указан как песчаный, но на глубине нескольких метров экскаваторы упёрлись в прочнейшие глины. А Москва каждый день "бомбила" Володю Трайбмана грозными телеграммами. У бедняги от всего этого натурально "поехала крыша".
На чертежах наш объект действительно был похож на гигантский стадион, только уходящий на полсотни метров под землю. Причём никто не знал, что же это такое. Мой 217-й инженерно-сапёрный батальон перевели сюда с Семипалатинского ядерного полигона, поэтому мы думали, что и здесь будет новый стенд для испытаний какой-то сверхмощной атомной бомбы.
Но твёрдая глина – это полбеды. Ниже неё шли мощные пласты скальных пород, под которыми оказалось подземное озеро. Пришлось остановить строительство и разослать рапорты всем, кому только можно. Оказалось, что копать "стадион" предполагали в другом месте, где, действительно, был лёгкий песок. Но когда проект был готов и утверждён всеми инстанциями, военные маскировщики потребовали, чтобы строили именно здесь. Только теперь я узнал, что наш объект – это будущая стартовая площадка для дальнобойных военных ракет, и познакомился с главным ракетным конструктором – Сергеем Павловичем (фамилии его из-за конспирации нам тогда не назвали).
– Давай, прораб, придумай что-нибудь! – сказал он. – Мы не можем ждать целый год, пока в Москве сделают новый проект.
Поиски решения оказались непростыми. Но когда я понял, что "стадион" можно спасти, то в тот же вечер помчался домой к начальнику строительства всего полигона полковнику Шубникову. С собой захватил ведро с мокрой глиной, увесистый булыжник, и прямо у него в прихожей стал показывать, как камень, падая в глину, на несколько минут вытесняет вниз влагу. Моя сумасшедшая идея состояла в том, чтобы мощным взрывом разрушить грунт, отжать воду вглубь, быстро расчистить котлован и тут же начать бетонировать его дно.
В два часа ночи Шубников позвонил в Москву начальнику Главного управления "Спецстрой" генералу Григоренко. Тот всё понял с полуслова: "Ладно! Этот фантазёр Алексеенко построил в Семипалатинске для академика Курчатова то, что никто не мог там построить. Что мы теряем? В крайнем случае, если не получится, снимем у него с погон одну звёздочку" (я тогда был в звании капитана).
Идея была настолько авантюрной, что мы решили реализовывать её в тайне. Чтобы постороннее начальство не шлялось по стройплощадке, поставили охрану и демонстративно сняли с объекта все бригады. Многочисленные проверяющие решили, что стройка и вправду заморожена. Но у меня наготове в разных местах были припрятаны 8 тяжёлых экскаваторов и 200 самосвалов.
Ранним утром 5 апреля 1956 года мы залегли за бетонными плитами метрах в трёхстах от предполагаемого котлована. Больше 20 тонн взрывчатки рванули так, что за несколько километров вышибло все стёкла в домах! Над землёй поднялось огромное чёрное облако – как во время испытаний атомной бомбы – и оттуда минут пять валились вниз камни и куски глины. Вскоре прогремел второй взрыв. И уже через полчаса экскаваторы выгребали остатки породы, самосвалы выгружали щебень, катки его уплотняли, плотники строили опалубку для бетонирования дна, и так далее. Конвейер заработал!
К 1 мая фундаментная плита была готова к монтажу стартовых конструкций. А рядом со "стадионом" солдаты уже возводили монтажно-испытательный корпус, подземный командный пункт, тянули ветку железной дороги, строили аэродром, шоссе, жилой городок.
Всего на полигоне "Байконур" в 1955–1958 годах работали 15 000 военных строителей. Куда ни глянешь, всё было похоже на гигантский муравейник. Кстати, настоящий посёлок Байконыр находился в 200 километрах от полигона (это тоже была маскировка).
21 августа 1957 года с этого места ушла в небо первая ракета. Отсюда же 4 октября Королёв запустил первый искусственный спутник земли. С этой же "площадки No 1" поднялся к звёздам и Юрий Гагарин, и тоже на королёвской ракете.
Но в истории покорения космоса за гигантской фигурой Сергея Павловича как-то ушло в тень имя маршала Митрофана Ивановича Неделина. Командующий ракетными войсками стратегического назначения прилетал на Байконур каждые 10– 12 дней. Потому что и первый спутник, и первый космонавт были запущены на "военные" деньги, выделенные Неделину на создание ракетно-ядерного щита. А полёт человека в космос считался в то время в Министерстве обороны всего лишь одной из второстепенных оборонных программ.
Несведущие люди гадают – почему на известной фотографии Юрий Гагарин, приземлившийся, по сообщению ТАСС, "в спускаемом аппарате", стоит на пашне и отстегивает парашютные лямки? Но мы-то знали, что Юра катапультировался из своей капсулы на высоте нескольких километров и спустился на землю самостоятельно на парашюте в соответствии с планом: "Отработка технологии десантирования людей на территорию противника через космос!"
Именно под этот десантный проект Министерство обороны согласилось выделить Королёву деньги на переоборудование его штатной боевой ракеты Р-7 в космический корабль "Восток". А "приземление в спускаемом аппарате" придумала служба дезинформации.
Многие годы полигон НИИП-5 (космодромом его стали называть журналисты) работал в таком режиме: один научный старт в промежутке между тремя-четырьмя учебно-боевыми пусками. Офицеры здесь отвечали в первую очередь за боеготовность стратегических ракет с ядерными зарядами. Да и сам Герой Советского Союза маршал Неделин погиб при аварии военной ракеты конструктора Янгеля. Под эту ракету Генштаб уже формировал новые полки и дивизии, а на Урале и в Сибири для неё уже строились подземные стартовые площадки...»
(Это интервью было напечатано в «Общей газете» No 296, 1999 г.)

Подробности гибели маршала Неделина я узнал от ещё одного ветерана космических войск Юрия Львова. Он прибыл на полигон в 1958 году, когда ракеты запускали ещё штатские инженеры из многочисленных КБ и НИИ, а офицеры и солдаты были при них как бы «на подхвате». Но боевая программа усложнялась, пуски проходили всё чаще, и гражданских специалистов стало не хватать. Поэтому при «площадке No 1» была создана особая воинская часть, и командиром её стал вчерашний танкист Юрий Львов.
В то время в армии практически не было грамотных инженеров-ракетчиков. Военные училища, которые должны были готовить этих специалистов, только набирали своих первых курсантов. Юрию Львовичу пришлось искать для себя офицеров в смежных родах войск, в основном в авиации и на флоте. Все – и командир части, и его подчинённые – учились на ходу, перенимая знания у гражданских разработчиков.
Первой ракетой, которую им пришлось обслуживать, была знаменитая королёвская «семёрка». И хотя это «изделие 8К 71» могло донести до США водородную бомбу, наших генералов оно не устраивало. Слишком долго, целых два дня, приходилось готовить его к боевому пуску. И тогда Сергей Королёв создал более совершенную ракету, «девятку», на её запуск требовалось всего несколько часов. А «семёрки» были перенацелены на космические программы, став знаменитыми «Востоками» и «Восходами».
Но, конечно, на первом месте здесь были не научные, а учебно-боевые пуски. И пока в СССР не появились полноценные ракетные части стратегического назначения, именно стартовые комплексы испытательных полигонов «Капустин Яр» и «Байконур» стали тем самым «ядерным щитом» против американской агрессии, которой в СССР со страхом тогда ожидали.

Из воспоминаний Юрия Львова

Когда начался Карибский кризис, то на полигоне все ракеты были приведены в боевую готовность, головные части с атомными зарядами подстыкованы. Пришли полётные задания, мы спустились под землю в пункт управления и стали там ждать сигнала.
Полётное задание введено, ракета заправлена, есть минутная готовность. То есть спустя минуту после приказа из Москвы атомный заряд помчится на цель! Солдаты, операторы – все притихли.
Причём командир обычной полевой ракетной части не ведает, куда будет стрелять. Он ввёл условные цифры, а куда полетит его ракета, не знает. Но у меня-то была испытательная часть, где был свой баллистический отдел. И когда я получил полётное задание, сразу баллистикам говорю: «Ну-ка, ребята, определите, куда стрелять будем!» И они мне докладывают: «Наша цель – Вашингтон».

Воинская часть Юрия Львова обслуживала две стартовые площадки и одну подземную шахту, где на боевом дежурстве стояли ракеты конструкции Сергея Королёва. Топливом для них был безопасный керосин, а окислителем кислород. Но именно поэтому «семёрки» и «девятки» не могли оставаться в боеготовности больше нескольких суток – кислород быстро испарялся, и приходилось всё время проводить перезаправку.
Это было основной причиной, по которой генералам не нравились королёвские ракеты. Второй причиной было увлечение Сергея Павловича космосом. Генштабу его идеи о покорении космического пространства были «как рыбе зонтик».

Тем более, что в затылок Королёву дышали конструкторы-конкуренты: Михаил Янгель из днепропетровского КБ «Южное» и Владимир Челомей из реутовского ОКБ-52. Их изделия были заправлены гептилом и амилом, что позволяло носителям ядерных зарядов находиться в боеготовности очень долго. Челомеевская ракета УР-100, например, могла стоять готовая к пуску десять лет. И военные предпочли вооружать нашу армию таким оружием, несмотря на то что оба этих вещества чрезвычайно ядовиты.
О том, насколько токсичны были ракеты академика Янгеля, рассказывает Николай Лебедев – один из офицеров, обслуживавших их:

«...Всего одна капля гептила в закрытом помещении объёмом 15 кубометров (стандартная московская кухня) убивает там всё живое в течение 10–12 минут. А амил токсичнее гептила в 1200 раз!
Вот что произошло со мной в 1965 году во время службы на полигоне.
Закончился рабочий день. Смеркалось. После жаркого дня хотелось просто подышать свежим воздухом. Поэтому офицеры решили не ехать в душном автобусе, а возвращаться пешком. Шли по асфальтовому шоссе. Впереди, со стороны 90-й площадки, появилась машина. Когда она приблизилась метров на двадцать, мы увидели, что воздух над верхней крышкой его бочки слегка "парит". Сразу поняли – едет заправщик!
Обычно на полигоне топливо и окислитель перевозились только в сопровождении. Одна машина шла впереди с громкоговорителем, предупреждая встречных об опасности. Ещё один автомобиль ехал позади цистерны. Причём все водители должны быть в изолирующих противогазах ИП-5. Почему в этот раз заправщик двигался без сопровождения, непонятно.
Мы кинулись от дороги врассыпную! Машина проскочила, не сбавляя скорости, обдав нас резким запахом амила. Всего одного вдоха мне хватило, чтобы запомнить его на всю жизнь. Мгновенно разболелась голова, и потом раскалывающая головная боль не давала спать всю ночь. Утром я обратился к врачу. Проведя анализы, тот заявил, что жить буду, а вот появление детей у меня он не гарантирует. Здесь он попал почти в точку. Лишь через десять лет нашей совместной жизни жена родила мне дочку...»

Юрий Львов не занимался обслуживанием этих новых гептиловых ракет. Для них на Байконуре были построены свои стартовые комплексы и сформированы отдельные подразделения. Но когда там проводились испытания, то и в его части, и в других соседних полках объявлялась тревога на случай чрезвычайной ситуации. Об одном из таких неудачных пусков на 41-й площадке, который закончился ужасной трагедией и гибелью маршала Неделина, вы узнаете, прослушав наш звуковой файл с голосом полковника Львова.
А дополнят его рассказ воспоминания военного инженера-испытателя Яна Колтунова об этом взрыве опытной гептиловой ракеты Р-16:

«...Работы идут с огромным напряжением. То
 и дело в самых неожиданных местах обнаруживаются неисправности, требующие длительных поисков и повторных проверок, в том числе по ночам. Усталость людей становится безмерной, но Москва торопит: "Быстрее! Что вы там копаетесь?" Я понимал: добром эта свистопляска не кончится! Тем более, что строительство старта ещё продолжалось, а на нём уже околачивались с утра до ночи толпы посторонних генералов, внося сумятицу и неразбериху.
Утром 21 октября 1960 года ракету устанавливают на пусковое устройство, и начинается предстартовая подготовка. Едва баки заправляют компонентами топлива, появляется течь с интенсивностью до 150 капель в минуту. Зрелище стоящего под ракетой корыта, наполненного "нейтрализатором", с монотонно капающим в него гептилом, было не для слабонервных. Даже я, вроде бы человек сторонний, "завёлся" и, отыскав заместителя начальника полигона, при всех залепил ему:
– Полковник, это плохо кончится!

Тот на бегу отшутился:

– Не дрейфь, мы здесь и не такое видали!
Не успеваю я прийти в себя после такой неумной шутки, как меня хватает за рукав зачумленный стартовик:
– Будь другом: дай паяльник на пять минут!

– Для чего?

Тот кивает на макушку стоящей рядом ракеты, облепленной испытателями:

– Да пустяки, на второй ступени проводок отскочил. Надо припаять!

Я едва не потерял дар речи:
– Да ты в своём уме? Паять на заправленной ракете при запитанных бортовых системах? Не дай бог, замкнёшь паяльником или тестером какой-нибудь контакт, всё же разнесёт!
Тот нехотя отошёл...
Весь день 24 октября проходит в обстановке истерии, усугубляемой звонками Хрущёва маршалу Неделину прямо на старт. Когда объявили часовую готовность, маршал уехал на наблюдательный пункт, находящийся в трёх километрах. Но, гонимый тревогой за исход пуска, решил вернуться назад. Едва завидев кавалькаду машин, обслуга полигона ставит для маршала кресло – на его беду в 15 метрах от ракеты, а диван для членов госкомиссии – чуть подальше...

Наконец в 18 часов 05 минут объявляется получасовая готовность. Но даже в этот момент никто из высокого начальства не требует от посторонних немедленно покинуть стартовую позицию!
Минут через десять, когда я находился в блиндаже у своей аппаратуры, вдруг всё залило ярким светом. Непроизвольно кричу: "Съёмка!" И сам одновременно с киношниками включаю приборы. Только потом узнал, что произошёл несанкционированный запуск маршевого двигателя второй ступени, факелом которого прожгло баки первой ступени. Вся ракета вспыхнула, как бенгальские огни. Она горела в вертикальном положении, потом завалилась набок; прыгавшие со смотровых площадок люди падали прямо в бушующий огонь.
Выглянув из блиндажа, я увидел страшную картину: прямо на нас от старта неслось несколько горящих фигур. Наткнувшись на изгородь из колючей проволоки, одни хватались за неё и застывали в скрюченных позах, другие падали раньше и катались по земле, стараясь сбить пламя. Киношник Валентин Анохин, знавший лаз на старт под "колючкой", бросается к нему и, оказавшись среди горящих людей, хватает их и подтаскивает к изгороди; здесь эстафету принимаем мы и тащим уцелевших дальше, к появившимся грузовикам...
Когда всё кончилось, я ходил смотреть на погибшую ракету. Она лежала на боку, вокруг на сером бетоне виднелись чёрные пятна: следы от полностью сгоревших тел испытателей. Общее число пострадавших составило, по разным данным, от 125 до 131 человека...»

О том, что произошло после этой аварии, вы узнаете из рассказа полковника Львова. А заканчивается его повествование очень интересным эпизодом о посещении в 1965 году космодрома президентом Франции Шарлем Де Голлем и о том, почему после этого Франция вышла из военного блока НАТО. В то время Юрий Львович занимал должность заместителя начальника штаба всего полигона и был одним из организаторов этого визита.

 

POST SCRIPTUM

Когда солдаты рыли котлован под «площадку No 1», то на глубине 35 метров они наткнулись на остатки древнего кострища. Несколько полусгоревших поленьев были покрыты серебристым налётом соли, и казалось, костёр потушен совсем недавно. Что заставило наших далёких предков – охотников, земледельцев или скотоводов – бросить очаг и помчаться то ли в погоню за зверем, то ли прочь от опасности?
Военные строители сложили древние артефакты в ящик и спрятали. А одно полено отправили в Москву на экспертизу. Спустя три месяца от археологов пришел ответ: возраст костра – от 10 до 30 тысяч лет.
Когда Королёв узнал об этом, глаза его загорелись: «Мы же строим старт на берегу древней цивилизации, это место обязательно будет счастливым!»
Один уголёк Сергей Павлович спрятал в спичечный коробок и унёс с собой. А остатки кострища капитан Сергей Алексеенко высыпал поверх щебня, на который потом легла фундаментная плита стартовых конструкций. Всего с этой площадки поднялись более 450 ракет, хотя проектировщики гарантировали в 1956 году только 50 запусков.

Николай Курносов

 

 

Рассказывает полковник Юрий Львов

(загрузить)

Запись 29 марта 1997 года.