22.10. "Экстаз", "мания" и "энтузиазм" (заметка Лады (Марии) Стеблевской).

Эта заметка Лады (Марии) Стеблевской стала замечательным плодом её усердия в познании, а отчасти (в самой малой части) - нашей с нею переписки; слово за слово, а дальше - Лада говорит об этом с своём тексте - эта тема стала её буквально преследовать - рассматриваемые понятия попадались в самых разных текстах от церковных до классических. Но ведь это обычная история, она многим знакома, это называется «напасть на след».

А какой нам с вами интерес от этой «охоты» ?

А вот какой: предметом исследования стали некоторые богослужебные тексты, причём весьма часто нами слышимые, но едва ли понимаемые даже отчасти, не говоря уже о вполне.  Даже более полное понимание этих текстов уже есть оправдание этой публикации.

Предметом исследования стали также некоторые слова, значения которых в разговорном языке весьма удалились от первоисточника. И это также может способствовать более глубокому пониманию церковных текстов, в том числе и келейных молитв. А ещё - бережному и ответственному употреблению этих слов в обиходной речи.

А кто-то, может быть, отыщет здесь для себя и нечто большее.

пФ

____________________________________________________

В некоторых богослужебных текстах  встречается слово "ужаснуться", "ужас", по-русски — изумиться, изумление [из-ум-иться - «выйти из ума», из-ум-ление].

Нередко эти слова оказываются переводами греческих "ἐξίστημι", «ἔξτασις" [экстазис] — от глагола "ίστημι" (стоять) с приставкой ἔξ (соответствие в лат. «ex», в русском языке — "из") со значением "вовне, наружу»;  ἐξίστημι — "из-стою", ис-ступаю. То есть по-русски "экстаз" — исступление. Переводя совсем прямо — "из-стояние".

Смотрим ирмос 5-й песни канона 4-го гласа (этот канон поётся, например, на Благовещение и другие богородичные праздники, на Вознесение, как катавасия бОльшей части года) Ужасошася всяческая -- Ἐξέστη τὰ σύμπαντα:

Ужасошася всяческая / о божественней славе Твоей: / Ты бо, Неискусобрачная Дево, / имела еси во утробе над всеми Бога / и родила еси Безлетнаго Сына, / всем воспевающим Тя / мир подавающая.
'Ἐξέστη τὰ σύμπαντα, ἐπὶ τῇ θείᾳ δόξῃ σου, σὺ γὰρ ἀπειρόγαμε Παρθένε, ἔσχες ἐν μήτρᾳ, τὸν ἐπὶ πάντων Θεόν, καὶ τέτοκας ἄχρονον Υἱόν, πᾶσι τοῖς ὑμνοῦσι σε, σωτηρίαν βραβεύοντα.

(А ныне, в ирмосе канона на Введение мы слышали "ужасошася всяческая в честнем вхождении Твоем..." — "εξέστη τὰ σύμπαντα ἐν τῇ σεπτῇ εἰσόδῳ σου". Аналогично и с ирмосом канона на Успение).

Узрев Божественную славу Богородицы (в ирмосе канона на Введение —  во вхождении Её во храм) "всяческая" (всё, весь мир) "встало вовне" — вышло из ума — из-умилось так, что стало "из-стоящим" из самого себя, то есть от себя отрешилось.

Подобное встретилось и в ещё одном ирмосе (на этот раз 9-я песнь канона 8-го гласа) также поемый весьма часто, по крайней мере, неопустительно раз в 8 недель:

Ужасе́ся о сем Не́бо, / и земли́ удиви́шася концы́, / я́ко Бог яви́ся челове́ком пло́тски / и чре́во Твое́ бысть простра́ннейшее Небе́с, / тем Тя, Богоро́дицу, / А́нгелов и челове́к чинонача́лия велича́ют.
Ἐξέστη ἐπὶ τούτῳ ὁ οὐρανός, καὶ τῆς γῆς κατεπλάγη τὰ πέρατα, ὅτι Θεός, ὤφθη τοῖς ἀνθρώποις σωματικῶς, καὶ ἡ γαστήρ σου γέγονεν, εὐρυχωροτέρα τῶν οὐρανῶν· διὸ σε Θεοτόκε, Ἀγγέλων καὶ ἀνθρώπων, ταξιαρχίαι μεγαλύνουσιν.

Уже несколько иное и совершенно потрясающее употребление этого слова - в 4-ой песни канона священномученику Иерофею, епископу Афинскому, который был обращён ко Христу апостолом Павлом вместе с Дионисием Ареопагитом (см. Минея. 4 октября):

Весь Богу освяще́н был еси всеобра́зно, блаженне,/ изступа́я к Нему Богословными священносло́вии, священноявле́н, Богоприя́тне,/ и Боже́ствен песносло́вец, и мудр Боговещатель, прису́щим смы́сленно суди́мь.
Ὅλος Θεῷ, ἱερωμένος γεγένησαι, ὁλοτρόπως, μάκαρ ἐξιστάμενος, ταῖς πρὸς αὐτὸν θεολογικαῖς, ἱερολογίαις, Ἱεροφάντορ θεόληπτε καὶ θεῖος ὑμνολόγος, καὶ σοφός θεηγόρος, τοῖς παροῦσιν ἐμφρόνως κρινόμενος.

Принося Богословные священнословии, свмч. Иерофей из-ступает ими из себя к Богу. И в этом он блажен – μάκαρ.

Так же интересно употреблено это слово в 1-ом икосе акафиста Пресвятой Богородице:

А́нгел предста́тель с Небесе́ по́слан бысть рещи́ Богоро́дице: ра́дуйся, и со безпло́тным гла́сом воплоща́ема Тя зря, Го́споди, ужаса́шеся и стоя́ше, зовы́й к Ней такова́я...
"Ἄγγελος πρωτοστάτης, οὐρανόθεν ἐπέμφθη, εἰπεῖν τῇ Θεοτόκῳ τὸ Χαῖρε (γ') καὶ σὺν τῇ ἀσωμάτῳ φωνῇ, σωματούμενόν σε θεωρῶν Κύριε, ἐξίστατο καὶ ἵστατο, κραυγάζων πρὸς αὐτὴν τοιαῦτα... "

"ἐξίστατο καὶ ἵστατο" — ангел " ужасошася и стояше", а если дословно: ангел стоял вовне [ума], то есть был в исступлении — из-ум-лении  и …стоял. Здесь употребление слова ἐξίστημι особенно интересно. Можно усмотреть своего рода игру однокоренных  слов: первое с приставкой — в переносном смысле; следующее за ним, то же слово, но без приставки — реальное зримое действие (точнее, стояние) ангела в прямом значении. Действие внутреннее и действие внешнее переданы одним и тем же словом. Но для славянского человека, вероятно, не так понятно было слово "исступление", как для автора-эллина, чья культура владеет экстатическим началом.*

Предположительно по этой причине "έξστασις" по-славянски передано словом "ужас" как выражение крайней степени удивления.

Чтобы обратиться к Богу, нужно выйти из себя, своих чувств. Обращаться  благоразумно (понимая, к Кому обращаемся) и экстатично, выходя из чувственного разума.

Очень точно об этом сказано у св. Николая Кавасилы в "Изъяснении Божественной Литургии" (глава 12 "О начальном славословии"):

"...кто приносит славословие, тот оставляет в стороне и себя, и всё свое..."
"Как только мы приступаем к Богу, мы прежде всего познаем Его неприступную славу, силу и величие; следствием этого бывает удивление, изумление  и тому подобное, — а это уже и есть славословие... "

Это состояние, именуемое "έξτασις", нередко встречается в Священном Писании и святоотеческой литературе.
Приведём пока лишь некоторые примеры из новозаветного корпуса:

καὶ εὐθὺς ἀνέστη τὸ κοράσιον καὶ περιεπάτει· ἦν γὰρ ἐτῶν δώδεκα· καὶ ἐξέστησαν εὐθὺς ἐκστάσει μεγάλῃ. [Мк.
5:42]
и а́бiе воста́ дѣви́ца и хожда́ше: бѣ́ бо лѣ́тъ двоюна́десяте. И ужасо́шася у́жасомъ ве́лiимъ.
и тотчас встала девочка и начала ходить; была она лет двенадцати. И изумились тотчас изумлением великим.

Также о "некотором муже" Симоне в Деян. 8 сказано:

Ἀνὴρ δέ τις ὀνόματι Σίμων προϋπῆρχεν ἐν τῇ πόλει μαγεύων καὶ ἐξιστάνων τὸ ἔθνος τῆς Σαμαρίας, λέγων εἶναί τινα ἑαυτὸν μέγαν, ᾧ προσεῖχον πάντες ἀπὸ μικροῦ ἕως μεγάλου λέγοντες, οὗτός ἐστιν ἡ δύναμις τοῦ θεοῦ ἡ καλουμένη μεγάλη. προσεῖχον δὲ αὐτῷ διὰ τὸ ἱκανῷ χρόνῳ ταῖς μαγίαις ἐξεστακέναι αὐτούς.  [Деян. 8:9-11]
Муж некий, по имени Симон, был уже раньше в городе, занимаясь волшебством и изумляя народ Самарийский, выдавая себя за какого-то великого. Ему внимали все от мала до велика, говоря: это - сила Божия, называемая Великой. А внимали ему, потому что он долгое время изумлял их волшебством.

В этих двух фрагментах словом ἐξίστημι передано крайнее удивление людей, увидевших силу Божию, Его славу, выразившуюся в чудесах. То есть суть здесь близка к значению этого слова в ирмосах «Ужасошася всяческая».

Но интересно было встретиться в Деяниях и с несколько иным значением:

ἐγένετο δὲ πρόσπεινος καὶ ἤθελεν γεύσασθαι· παρασκευαζόντων δὲ αὐτῶν ἐγένετο ἐπ’ αὐτὸν ἔκστασις [Деян.10:10]
и почувствовал он голод и хотел есть. И пока готовили, нашло на него исступление.

ἀρξάμενος δὲ Πέτρος ἐξετίθετο αὐτοῖς καθεξῆς λέγων, ἐγὼ ἤμην ἐν πόλει Ἰόππῃ προσευχόμενος καὶ εἶδον ἐν ἐκστάσει ὅραμα, καταβαῖνον σκεῦός τι ὡς ὀθόνην μεγάλην τέσσαρσιν ἀρχαῖς καθιεμένην ἐκ τοῦ οὐρανοῦ, καὶ ἦλθεν ἄχρι ἐμοῦ· [Деян. 11:4-5]
И Петр начал рассказывать им по порядку, говоря: в городе Иоппии я молился и видел в исступлении видение: сходит некий сосуд, вроде большой скатерти, за четыре конца спускаемой с неба, и он дошел до меня.

Апостол Пётр сподобился видеть видение потому, что пребывал в исступлении.

Думая об экстатическом начале греческой культуры, которое таким вот образом отразилось и в богослужебных текстах, я стала встречаться с понятием исступления у античных греческих авторов. Размышления об этом состоянии и его значительном смысле  стали преследовать — не я их, они меня.

В этом смысле немало интересен диалог Платона "Федр", где развивается учение о душе. Одна из интересных мыслей — именно о том исступлении, которое превосходит здравомыслие, поскольку служит для восхождения к истинной красоте, для воспоминания того мира идей (эйдосов), откуда прибыла душа: "В нем [исступлении] находится тот, кто, видя здешнюю красоту и воспоминая о красоте истинной, окрыляется и, окрылившись, пламенно желает лететь ввысь".

По Платону, исступление — состояние, посланное свыше, и потому превосходящее здравомыслие: "...исступление, даруемое богом, по понятию древних, лучше здравомыслия, бывающего в людях"
Это то, что наделяет человека способностью творить (что значит для нас — уподобляться Творцу): "Кто идет к вратам поэзии не исступленный музами — в той мысли, что и одно искусство сделает его поэтом, — тот и сам несовершенен, и его поэзия, как произведение рассудочного человека, исчезает перед поэзией исступленного"

Важно отметить, что у Платона это не έξτασις, а μανία [мания] — слово, не содержащее в себе значения "вовне" и больше склоняющееся к тому, что называется безумием (от μαίνω — "сводить с ума").
Тем не менее, явно в раскрытии этого понятия проглядывается один из истоков осознания экстатического начала в человеке, которое встречается в христианских текстах.

Однако в "Федре" встречаемся и с тем же глаголом έξίστημι, и с ещё одним новым словом, передающем понятие исступления, — ενθουσιάζω, откуда русск. "энтузиазм".
В исступлении пребывает тот, кто оставил житейское и предался божественному:

"...чуждый житейских забот и преданный божественному, он терпит укоризны толпы как помешанный, но толпа не замечает, что он пребывает в состоянии исступления" (249D)
"ἐξιστάμενος δὲ τῶν ἀνθρωπίνων σπουδασμάτων καὶ πρὸς τῷ θείῳ γιγνόμενος, νουθετεῖται μὲν ὑπὸ τῶν πολλῶν ὡς παρακινῶν, ἐνθουσιάζων δὲ λέληθεν τοὺς πολλούς" (249d)

"ἐξιστάμενος δὲ τῶν ἀνθρωπίνων"  — дословно "из-стоящий из человеческого [житейских человеческих забот]“. Такой человек пребывает в состоянии исступления: в данном фрагменте это передано глаголом ἐνθουσιάζω — "быть одержимым божеством, боговдохновенным", однокоренное со словом ἔν-θεος — досл. то, что находится внутри Бога, внутри божественного [«в-божествлено́»]. Открывается удивительное словесное противопоставление «пребывания» вовне и внутри — εξ-ίστημι и ἔν-θεος: пребывающий в состоянии исступления – это тот, кто вышел из человеческого и вошёл в божественное.

Также совершенно потрясающе развивает эту мысль Эсхил. Он хорошо чувствовал Единое и то, как к Нему нужно обращаться.
В трагедии «Орестея» развивается мысль о мудром сердце φρήν, которым человек обращается к Богу. «Чтобы разуметь всё сердцем φρήν, нужно знать, что есть то, что Эсхил передаёт наречием προφρόνως. Надо кликать разумно и предразумно — предрассудочно. О Едином не нужно думать, его нужно кликать. Выкликать Его. Спуститься в «до разума». Спуститься и найти в себе такую глубину, которая предшествует разуму. У нас есть слово «предрассудок», но он имеет негативный смысл. А здесь смысл положительный. Это Эсхил утверждает как знаток человека: чтобы быть мудрым сердцем φρήν, нужно найти в себе то, что рассудку предшествует. Кликать — прославлять в победных песнях. Единого надо кликать в победных песнях разумно и предразумно, сознательно и экстатично. Трагедия — стояние у последнего предела страдания и смысла, но это возможно только если мы владеем экстатическим началом своей природы. Культура должна обладать экстатическим началом. Если это овладение осуществилось, - возможно искусство трагедии. Иначе будет «драматургия». Но трагедии не будет».**

Потрясающе удивительно было внезапно встретиться в строфе хора, предваряющей «непеваемый напев», нестройную скорбную песнь пророчицы Кассандры (Орестея. Агамемнон. Эписодий четвёртый), с прилагательным φρενομανής. Так названа в своём исступлении («божьем наитии», по переводу Апта) Кассандра. В определении φρενομανής —  соединение φρήν - сердце, которым молится человек, и μανία, размышления о которой встретились у Платона. Сердце Кассандры φρήν охвачено тем самым исступлением, которое, согласно размышлениям Сократа в диалоге Платона «Федр», является пророчеством, искусством судить о будущем: «…те из древних, кто устанавливал значения слов, не считали неистовство (μανία) безобразием или позором – иначе они не прозвали бы "маническим" (μανική) то прекраснейшее искусство, посредством которого можно судить о будущем».
Именно искусством пророчества наделена Кассандра, которой никто не верит, - даром Аполлона, обратившимся в проклятие.
Кассандра пророчествует, находясь вне себя.
Об экстатическом начале в трагедии Эсхила и в целом об этом понятии предстоит ещё поразмыслить, и в целом интересно, что тема эта обнаруживается  в текстах разных авторов разных эпох. ____________________________________________________

*Здесь стоит сослаться на многими почитаемые труды  Е.А.Авдеенко, именно он размышляет об экстатическом начале в человеке, природе, культуре,  в частности приводя этот пример из акафиста. См. Авдеенко Е.А. — Эсхил. Трилогия "Орестея"-2.   
Именно со знакомства с размышлениями Е.А.Авдеенко и началось «преследование» этой темой.

**Приблизительная цитата оттуда же.