Небольшая попытка вглядеться в «Трисвятое»

а) Грамматическая загадка

Я очень люблю, когда наш хор поёт Трисвятое по-гречески. Точнее, попеременно — греческий и славянский текст: “Ἅγιος ὁ Θεός, Ἅγιος Ἰσχυρός  Ἅγιος Ἀθάνατος  ἐλέησον ἡμᾶς” [А́гиос о Фео́с, А́гиос Исхиро́с, А́гиос Афа́натос, эле́исон има́с] — “Святы́й Бо́же, Святы́й Кре́пкий, Святы́й Безсме́ртный, поми́луй нас.” Кажется, так всё просто, понятно. Каждое слово стоит на привычном месте, и греческий не вызывает тут особых затруднений. “Агиос” — Святый, “Исхирос” — Крепкий, “Афанатос” — Безсмертный, “элеисон” — помилуй…

…Но с одним словом — загвоздка. Даже не со словом, а с буквой. Маленькой буквой “ὁ”, “о-микрон” перед словом “Бог”, “Θεός” [Фео́с]. После первых попыток учить греческий язык она стала меня озадачивать. Это — греческий определённый артикль мужского рода. Примерно, как “the” в английском, “der” в немецком, “le” во французском. Наверняка, большинство читателей один из этих языков учили.
Озадачила меня даже не сама буква, а то, что она подразумевает: именительный падеж. Чаще всего, — не просто именительный падеж, а роль подлежащего в предложении.

Нет, даже не это. Конечно, подлежащее здесь — Бог (ὁ Θεός), Он и действует, Он и милует. Вопроса бы вообще не возникло, если бы смысл песнопения был “Бог помиловал”, “Бог милует”. Но — молитвословие обращено к Богу, и взывает к Нему: “помилуй!” То же самое “ἐλέησον” [эле́исон], что и в “Κύριε ἐλέησον” [Ки́рие эле́исон] — “Господи, помилуй!”

Ведь в “Кирие элеисон” артикля нет. При обращении к Господу используется другой падеж — звательный, без артикля. Как и положено по-гречески. А в Трисвятом, хотя мы просим о том же: “ἐλέησον”, “помилуй”, — слово “Бог” остаётся в именительном падеже, и артикль не оставляет в этом никаких сомнений. Откуда такая разница?

Звательный падеж хорошо известен нам. И не только по множеству молитв на церковнославянском (“Господи”, “Боже”, “преподобне отче Серафиме”). Есть он и в “неофициальном” русском, в кратких разговорных обращениях (“мам”, “бать”, “дядь Вась”). Знаком он и по хорошо известным украинским формам (“поворотись, сынку”, “ой ты, Галю”).

В славянском “Трисвятом” звательный падеж имеется: “Боже” — “помилуй нас”. Всё очень логично и правильно. Но в греческом — стоит именительный падеж с артиклем!
Получается, в этой молитве древние переводчики церковных текстов для славян отступают от такой привычной своей дословности! “Трисвятое” переведено по смыслу, как обращение к Богу. А не по букве, с именительным падежом и артиклем, который в других местах часто стараются передать славянским “иже”.

Но откуда, зачем эта буква, маленькая, но важная “ὁ”?

       

Эти вопросы меня мучили несколько лет назад, пока я пытался запомнить греческие падежи и артикли… Затем — почти забылись. Но совсем недавно, за несколько дней до Рождества, Наталья, певчая в нашем храме и преподаватель греческого языка, снова подняла его. Ей удалось заговорить об этом в короткие полминуты перед нашей длинной Всенощной, когда я заглянул поздороваться с хором. И всю службу моё под-сознание пыталось сообразить, разрешить головоломку. К окончанию Всенощной и у меня, и у Натальи было несколько догадок, но ясного решения так и не оформилось.

И мы решили продолжить “раскопки” по этому вопросу. Первое, что Наталья обнаружила, касалось формы слова “Бог”:

Язык κοινὴ [“койнэ́” или “койни́” — греческий язык первых веков до и после Рождества Христова, язык Нового Завета и раннехристианских писателей — чуть более простой в сравнении с классическим древнегреческим V-IV вв. до Р.Х.] претерпел влияние языка Ветхого Завета, как в морфологии, так и в лексике и синтаксисе. Возможно, в связи с этим снизилось значение употребления звательного падежа. Например, слово “Бог”, “ὁ Θεός” [о Фео́с], не имеет в нём звательной формы “Θεέ” [Феэ́]. В прошениях, обращениях и везде, где требуется звательный падеж, “Бог” стоит только в именительном — “ὁ Θεός”.

Хотя прилагательные и имеют звательные формы, хотя и “ἰσχυρός”, и “ἀθάνατος” могли бы быть поставлены в зват. падеж… Но тогда исчезло бы согласование с  “ὁ Θεός” по падежу. Более того, “ἰσχυρός” и “ἀθάνατος” — это уже не просто прилагательные, но синонимы слова “Θεός” — поэтому они оставлены в именительном падеже.

       

Это многое объясняет… но не артикль “ὁ”. Так мне подумалось. Даже если слово “Бог”, “Θεός”, не имеет звательной формы, только именительную, а смысл предложения — обращение, то артикль не нужен. Форма будет именительной, но смысл — звательным. “Бог” — не совсем “действующее лицо” в таком обращении, не подлежащее, а Тот, к Кому мы обращаемся.

Но так ли это? Если “копнуть” чуть глубже, то окажется, что я неправ, и всё немного сложнее.

Ведь “Трисвятое” — это не только известная нам всем молитва из православного молитвослова. Троекратное взывание “Свят, Свят, Свят” мы найдём и в Ветхом Завете, и в Новом, и в текстах любой христианской Литургии, в самых древних её вариантах. Думаю, можно смело утверждать, что Трисвятое имеет корни именно в этих текстах.

А основные из них такие (мне уже приходилось их цитировать в позапрошлогодней статье, но тогда я интересовался другими словами):

“В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесённом, и края риз Его наполняли весь храм.
Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице своё, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал.
И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его!”
(Книга пророка Исаии, гл. 6, стихи 1-3)

По-славянски слова Серафимов звучат как “Свя́тъ, свя́тъ, свя́тъ Госпо́дь Савао́ѳъ: испо́лнь вся́ земля́ сла́вы Его́” — они хорошо нам знакомы по Божественной Литургии, второму древнему источнику для текста Трисвятого. Литургии разных традиций очень точно цитируют первый источник — пророка Исаию.

Заметим, что Серафимы взывают не к Богу. Они говорят о Боге друг другу. Вполне ожидаемо, славянская Библия и славянский служебник содержат слово “Господь” в именительном, а не звательном падеже.

Если мы взглянем на греческий текст, тоже найдём именительный падеж, но без каких-либо артиклей: “Ἅγιος, ἅγιος, ἅγιος, Κύριος Σαβαώθ” [А́гиос, А́гиос, А́гиос Ки́риос Савао́ф] — и у пророка Исаии, и в греческих служебниках, в тексте Божественной Литургии.

Тут надо добавить, что греческий Ветхий Завет, — в свою очередь, перевод с еврейского,  часто буквальный. А в еврейском языке нет звательного падежа. (Определённый артикль — есть, и используется примерно так же, как в греческом, но не ставится перед словами “Господь” и “Бог”: они понимаются как имена собственные.) Возможно, 70 толковников, переводчики Библии на греческий, постарались сохранить песнь Серафимов в точности такой, как в еврейском оригинале, не пытаясь ничего додумать и дополнить по смыслу.

Но есть ещё новозаветный текст очень похожего содержания:

“И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвёртое животное подобно орлу летящему.
И каждое из четырёх животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днём, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядёт.”
(Откровение ап. Иоанна Богослова, гл. 4, ст. 7-8)

Текст апостола Иоанна — не перевод с еврейского, а описание небесного видения, бывшего ему самому. Он пишет на греческом — как автор, а не как переводчик. Пишет о престоле Божием, о двадцати четырёх старцах и удивительных животных, поклоняющихся Богу. В песни животных гимн Серафимов как бы повторяется, но расширен и по-новому осмыслен: “Ἅγιος, ἅγιος, ἅγιος, Κύριος ὁ Θεὸς ὁ Παν­τοκράτωρ ὁ Ἦν καὶ ὁ Ὢν καὶ ὁ Ἐρχό­με­νος” [А́гиос, А́гиос, А́гиос Ки́риос о Фео́с о Пантокра́тор о И́н ке о О́н ке о Эрхо́менос].
Сразу можно заметить, что артикль здесь есть. Даже не один, а много.

Церковнославянский текст Откровения переводит эти стихи с греческого точнее синодального русского. Он сохраняет один из артиклей: “Свя́тъ, свя́тъ, свя́тъ Госпо́дь Бо́гъ Вседержи́тель, и́же Бѣ́ и Сы́й и Гряды́й”. “Иже” — это “заместитель артикля”, который в славянском часто ставится там, где в греческом стоит “ὁ”. В такой роли он указывает, как и “ὁ”, на подлежащее, на “действующее лицо” предложения.

(Впрочем, русское “Который” отчасти выполняет ту же задачу — но смещает акценты, добавляя новое сказуемое.  Синодальный перевод превращает причастия “Бывший и Сущий и Грядущий” в глаголы “был, есть и грядёт”, придаёт им роль сказуемого, хотя в оригинале и в славянском тексте — это подлежащее! Даже может показаться, если читать только по-русски, что “был, есть и грядёт” — это единственное сказуемое, потому что других глаголов нет.)

Получается, артиклем греческий текст Откровения показывает нам, где — подлежащее, а где — сказуемое в новозаветной песне небесных животных  (а значит — и в древнем гимне Серафимов, и в нашем Трисвятом). Подлежащее, — сложное, но ясное: “Господь Бог Вседержитель, Бывший и Сущий и Грядущий”, — подчёркнуто и выделено не одним, а пятью артиклями. А сказуемым тогда должно быть… “Свя́тъ, свя́тъ, свя́тъ”!

       

б) Утверждение и исповедание

И в русском, и в греческом, и в славянском языках вполне можно опустить глагол “быть” в выражениях “Мой папа — учёный”, “Святъ Господь Богъ нашъ”. Это называется предикативное выражение без глагола. Обычно в таких ситуациях “кто есть кто” понятно по контексту. Да и порядок слов (хотя он — свободный во всех трёх языках) даёт подсказку. То есть, “мой папа” — подлежащее, а “учёный” — сказуемое. Если только я не укажу рукой на одного из профессоров на конференции, и не подчеркну перестановкой слов: “Этот учёный — мой папа” (ещё пришлось добавить слово “этот”…)

В греческом языке порядок слов — самый гибкий, а обе части предикативных выражений стоят в одном и том же падеже. Чтобы различать, кто является кем, и ставится артикль. Например, “ὁ δικαστής ναύτης” [о дикасти́с на́втис] имеет смысл “этот судья (δικαστής) является моряком (ναύτης)”. А “ποιητής ὁ στρατηγός” [пиити́с о стратиго́с] — “этот полководец (στρατηγός) является поэтом (ποιητής)”.
Те слова, перед которыми ставится артикль — это подлежащие. Смысл песни животных из книги Откровения можно попробовать передать так: “Господь Бог Вседержитель, Бывший и Сущий и Грядущий, — (есть) Святой, Святой, Святой!”.

В Псалтири встречается похожее утверждение в более простой форме: “Свят Господь Бог наш” (Псалом 98, стих 9) По-гречески: “Ἅγιος Κύριος ὁ Θεὸς ἡμῶν” [А́гиос Ки́риос о Фео́с имо́н]. То есть, “Господь Бог наш — (есть Бог) Святой”.

И то, и другое восклицание, — это исповедание веры. Новозаветное, приросшее новыми смыслами (о них — немного ниже). И ветхозаветное, простое и важное “Господь Бог наш — Свят”.
“Свят”, “Святый”, “Ἅγιος”, а по-еврейски — “Кадош”. Это значит “Отделённый” (от всего остального), “Возвышенный” (над всем), “Ни на что, ни на кого Не Похожий”. Для древних евреев это было важнейшим утверждением их веры: Бог Господь — Единственный, Исключительный — совершенно не таков, как многие-многие боги языческих мифологий, ни как человеки, ни как звери, ни как солнце, звёзды, луна, небо…

Но и “Свят Господь Бог наш” — не так просто, как может показаться. Здесь внутри одного исповедания веры — другое. Грамматически “устроенное” так же. “Господь Бог”, греческое  “Κύριος ὁ Θεὸς”, — ведь и это предикативное выражение. “Наш Бог — (есть) Господь”. Точнее, слово “Господь”, “Κύριος” — стоит вместо Имени Божия, открытого Богом Моисею, евр. “יְהוָה” (звучит по-древнееврейски, предположительно, как “Яхве”).

Т.е., может быть, можно перевести “Κύριος ὁ Θεὸς” и так: “(Имя) Бога нашего — (есть) Господь”. Или “Сущий”,  “ὁ Ὢν”. Так греческий текст Ветхого Завета переводит Имя Божие в книге Исход (гл. 3, стих 14), и так в новозаветной Церкви пишут эти греческие буквы на нимбе Христа Спасителя на иконах.

Спас Нерукотворный. Икона письма Симона Ушакова.

Но вопрос об именах Божиих (да и о глаголе “быть”, его причастиях и других формах применительно к Богу) — совершенно особый. Он сильно превышает мои знания и возможности. Постараюсь вернуться к более узкой грамматической задаче.

“Господь Бог” — древнейшее исповедание веры. Так исповедовал Бога Моисей, и так он научил народ Израиля. Но эти слова — ещё на несколько тысяч лет древнее! На первых страницах Библии, в четвёртой главе книги Бытия читаем (стих 26):

“У Сифа также родился сын, и он нарек ему имя: Енос; тогда начали призывать имя Господа [Бога].”

Или, лучше, как написано в славянской Библии:

“И Си́ѳу бы́сть сы́нъ: именова́ же и́мя ему́ Ено́съ: се́й упова́ при­­зыва́ти и́мя Го́спода Бо́га.”

Енос, внук Адама, уже призывал имя Господа Бога в уповании. Почти вся история человечества пронизана этим исповеданием веры, которое мы слишком часто понимаем только как “словосочетание”: Господь Бог. Κύριος ὁ Θεὸς. Имя Бога нашего — Господь, Сущий, Яхве.

Но… и в этом выражении “спрятано” нечто. Как написала Наталья, и как можно проверить по тексту Библии, слово “Бог” по-гречески пишется с артиклем в именительном падеже почти всегда: “ὁ Θεὸς”. Даже там, где идёт обращение к Богу, падеж должен бы быть звательным, и где нет других определений, имён Бога, прилагательных, причастий… Например, в Псалме 5-м (стих 11):

“Суди́ и́мъ, Бо́же, да от­паду́тъ от­ мы́слей сво­и́хъ…”

“Κρῖνον αὐτούς ὁ Θεός…” [Кри́нон авту́с о Фео́с…]

Бог здесь назван, призван одним словом. Но слово это, — с артиклем. “ὁ Θεὸς”. (Т.е. гимн Серафимов у пророка Исаии, где артиклей нет, — скорее исключение, чем правило).

Я могу серьёзно ошибаться, не зная толком ни греческого языка, ни, тем более, линвистики. Древнееврейского языка, на котором говорил Моисей, я не знаю совсем. Языка первых людей, Адама, Сифа и Еноса, не знает никто (хотя и можно предположить, что он был сродни еврейскому). Мои догадки опираются на то, как перевели на греческий и донесли до нас смысл этих слов 70 толковников в III веке до Христа.
Но, мне думается, “ὁ Θεὸς” — не просто существительное “Бог” с артиклем. Это — тоже утверждение, и тоже исповедание веры. Самое древнее. Предикативное выражение без предикатива и глагола! Бог. Бог! Бог — Действующее Лицо, Подлежащее и Сказуемое, даже когда Он назван одним словом. Утверждение, исповедание, призывание, — всё в одном слове. Артикль “ὁ” в греческой Библии, почти неизменно следующий за “Θεὸς” — постоянный свидетель этого.

Видимое “нарушение” правил грамматики и в греческом, и в еврейском Ветхом Завете (евр., “Элохим” — форма множественного числа, но так назван Единый Бог в единственном числе), когда “плавятся и тают” границы между глаголом, существительным, причастием, прилагательным, числами и падежами, — объяснимы просто тем, что речь идёт о Боге. Неизъяснимом и Непостижимом. Свободном и Превысшем любых правил. Через несколько столетий подобным образом дрожали и плавились законы арифметики, когда православные святые отцы искали нужные слова, чтобы выразить истину о Триедином Боге, “3≡1”. Ведь, как сами отцы и сказали, словами Божественной Литургии:

“Ты бо еси Бог неизреченен, недоведомь, невидимь, непостижимь, присно сый, такожде сый, Ты и Единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый.”
(Анафора Литургии свт. Иоанна Златоуста)

       

Получается, все мои недоумения об артикле разрешились, и Наталья права. Если в Библии “ὁ Θεὸς”, слово “Бог” в именительном падеже с артиклем, встречается даже при прямом обращении к Богу, то и в Трисвятой песне это не удвивительно. Не удивительно грамматически. Но удивительна глубина смыслов. Удивительны исповедания веры святых Ангелов и древних праведников, которые “прячутся” одно в другом. А все вместе — в простых и ясных словах Трисвятого.

Но мои догадки и поиски на этом не законились.

       

в) Историческая догадка

Мне подумалось (и все “раскопки” подтвердили мне), что текст Трисвятого можно условно разделить на две части:
а) “Ἅγιος ὁ Θεός, Ἅγιος Ἰσχυρός, Ἅγιος Ἀθάνατος” (“Свят Бог, Свят Крепок, Свят Безсмертен”)
б) “ἐλέησον ἡμᾶς” (“помилуй нас”).

Первая часть, предположительно, — более древняя, имеет корни в ветхозаветной песне Серафимов, в возгласе “Свят, Свят, Свят” Литургий и в песне животных из Откровения. Она исповедует святость, крепость и безсмертие Бога. Но непосредственно к Нему не обращается. Поэтому в ней подлежащее— “Бог”, “ὁ Θεός”. А сказуемое — “(есть) Святый”, или “(есть) Святый Крепкий, Святый Безсмертный”.

А вторая часть — “помилуй нас” — более позднее добавление, обращённое к Богу.

Наталья предложила такую мысль:

“императив «ἐλέησον ἡμᾶς» — это отдельное предложение с элизией обращения”
(Здесь элизия — “выпадение” части предложения, не влияющее на смысл).

Я посчитал чуть иначе: что Трисвятое состоит из одного сложного предложения. Первая его часть, утверждающая святость Бога, — и есть обращение. Вся целиком, а не одно слово. Поэтому в звательный падеж ничего не ставится. Более того, если первая часть — древне́е, то, может быть, никто просто не дерзнул что-то в ней менять.

Но проблема в том, что древние рукописи почти не имеют знаков препинания. Скорее всего, мы не найдём в Трисвятом ни точек, ни запятых, если заглянем в средневековые богослужебные книги. Поэтому точно установить, чья догадка вернее — вряд ли возможно.

       

К сожалению, исторических сведений о том, как возникал текст Трисвятого, сохранилось немного. Мы знаем, что Трисвятое (как и более простое “Господи, помилуй”), были обычными песнопениями во время крестных ходов и других шествий верующего народа по улицам города. Город, о котором известно более всего на этот счёт — Константинополь, был построен и населён в середине IV века. (Ранее IV века народные христианские процессии трудно себе представить: христианская религия была под запретом в языческой Римской империи, часто случались гонения на христиан).
Достоверно известно, что Трисвятое возглашалось отцами Четвёртого Вселенского Собора в Халкидоне в 451 году.

А ещё сохранилось предание о небесном происхождении Трисвятого. Вот как приводит его профессор М. Скабалланович в своём “Толковом Типиконе”:

“Молитва «Святый Боже...» представляет из себя распространение песни Серафимов в видении пророка Исаии. По преданию, рассказываемому в приводимых Зонарою (XII в.) посланиях патриарха Константинопольского Акакия (471—479 г.) и других современных ему епископов <…> она услышана была от Ангелов мальчиком, поднятым на воздух во время покаянного молебствия по случаю землетрясения в Константинополе 438—439 г. (при императоре Феодосии Младшем, императрице Пульхерии и патриархе Прокле) за 20 дней до Пасхи около 3 часов дня, и императорским указом тогда же введена в богослужебное употребление. <…> Греческий текст молитвы: «"Αγιος ό Θεός, άγιος Ἰσχυρός, άγιος Ἀθάνατος, έλέησον ημάς» — допускает и такой перевод: Свят Бог, Свят Крепкий, Свят Безсмертный, помилуй нас (такой перевод был бы и ближе к подлиннику, который не имеет звательного падежа); тогда молитвословие состояло бы из хвалы и молитвы, что отвечает и той подробности предания, что отрок слышал от Ангелов только первую часть песни, а народ прибавил: «помилуй нас».”
(см. здесь: https://azbyka.ru/otechnik/Mihail_Skaballanovich/tolkovyj-tipikon/13#selection_index55  )

То есть, моя догадка о добавлении “помилуй нас” народом в более поздний период отчасти подтверждается. Первая же часть молитвы, дошла ли она из более глубокой древности или явлена в небесном видении только в V веке, поначалу существовала самостоятельно. И выражала мысль, что Бог — Свят, Крепок и Безсмертен. Если её пели Ангелы, то это тем более понятно — святым Ангелам не нужно просить Бога о помиловании, они просто восхваляют Его. В видениях как древнего пророка Исаии, так и константинопольского мальчика из раннего Средневековья это так.

А при переводе на церковнославянский, очевидно, произошло небольшое упрощение. Особенности языка не позволяли переводчикам (да и не требовалось) сохранять все тонкости истории Трисвятого в грамматической форме. Тем более что это простое, часто употребляемое песнопение предназначалось для всенародной молитвы, должно было быть понятным всем. Поэтому, думается мне, и было оно переведено по смыслу. А смысл, с которым оно употребляется в молитвенной жизни Православной Церкви уже многие века —  обращение к Богу. Отсюда — звательный падеж славянского Трисвятого, “Святый Боже”.

       

г) смысл слов

Говорить о смысле Трисвятого — ещё сложнее и интереснее. О Ком точно оно поётся? Его история непроста и до, и после V века. Наталья пишет так:

“В ангельском славословии Ветхого Завета ещё не могло присутствовать [в явном виде] богословие Троицы. Здесь разделяются виды святости Бога.

В Литургии ранней христианской Церкви ангельский гимн приспособлен для восхваления Трёх Лиц Троицы. Бог Отец — ὁ Θεός, Бог Сын — Ἰσχυρός , Бог Дух Святый — Ἀθάνατος.”

Действительно, в трудах православных святых отцов у нас есть ясные указания, что троекратное “Святый” — это обращение к Богу Троице, ко всем Трём Лицам, по порядку. Вот как пишет о Трисвятом преподобный Иоанн Дамаскин в “Точном Изложении Православной веры”:

“…Ибо мы слова: Святый Боже понимаем об Отце, не Ему одному только отделяя имя Божества, но зная как Бога и Сына, и Духа Святого. И слова: Святый Крепкий понимаем о Сыне, не лишая Отца и Духа Святого крепости. И слова: Святый Безсмертный относим к Духу Святому, не помещая Отца и Сына вне безсмертия, но относительно каждой из Ипостасей принимая все Божеские имена просто и независимо…”
(Глава 10 (54). О Трисвятой песни. См. здесь: https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Damaskin/tochnoe-izlozhenie-pravoslavnoj-very/3_9#3_54 )

Чуть ниже в этой же главе прп. Иоанн кратко пересказывает ту же историю с бедствием в Константинополе и отроком, взятым на небо. А ещё говорит о других, неправославных мнениях о Трисвятом, о добавлении к нему слов “Распныйся за ны” — которое он обличает и оспаривает.

Эта разница в понимании и прибавление до сих пор существуют у христиан, которые не признали IV Вселенский собор. В понимании современных коптов и армян Трисвятое говорит только о Христе — к Которому слова о распятии и относятся. Троекратность “Святый” в их понимании, — не указание на Троицу, а поэтическая, хвалебная форма.

Но в самом раннем христианском тексте, где говорится о тройной святости, в Откровении Иоанна Богослова (см. уже приведённую песнь небесных животных), эта тройственность несёт и свой особый, апокалиптический смысл. Трижды Свят Вечный, Вневременный Бог, “Бывший и Сущий и Грядущий” — в Своём отношении ко всякому времени, прошедшему, настоящему и будущему. Которое подходит к концу.

Кроме того, в текстах апостола Иоанна — своя особая симметрия и логика чисел. Этот гимн даёт нам «трижды три»: 1) тройное “Свят”, 2) Три имени: “Господь Бог Вседержитель”, 3) Три причастия, соотнесённые со временем: “Бывший и Сущий и Грядущий”. Это — тоже особая тема для отдельного исследования. До неё я положительно “не дорос”. Замечу только, что в Трисвятом Бог назван другими словами, и само слово “Бог” стоит на другом месте.

Впрочем, “Боже” в начале Трисвятого и “Бог” в центре гимна из Откровения — в равной степени стоят на особом месте. Не так давно учёные-библеисты открыли удивительное свойство Евангелия от Иоанна, его построение по принципу хиазма (см., например, лекцию о. Ианнуария Ивлиева — http://iannuary.ru/lekcija-5-iz-cikla-o-novom-zavete-evangelie-ot-ioanna-ego-osobennye-svojstva/ ). Это значит, слова, фразы, темы выстраиваются симметрично вокруг определённого смыслового центра, до и после него. Они перекликаются и ложатся на него как бы “крестиком”, буквой “хи”, “χ”. Кажется, Откровение апостола Иоанна тоже использует этот принцип. В любом случае, в гимне небесных животных слово “Бог” — первое, перед которым стоит артикль.

А древнееврейское понимание песни Серафимов, “Свят, Свят, Свят” — не могло быть иным, чем прославление Единого Бога. Наталья, конечно, права. Отыскала она и то, как в современных иудейских книгах даётся объяснение троекратности:

“Тройная святость понимается как а) возвышенность над материей; б) превознесённость над пространством; в) святость по отношению ко времени — Он абсолютно вечен, течение времени отделено от Него.”

В Ветхом Завете мы не найдём точного сочетания “Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный”. Но по отдельности каждое слово (кроме одного) применяется к Единому Богу, и часто служит одним из Его именований. Например, если взять для каждого слова по одному месту в греческой Библии из множества:

“Святый” — “Веселись и радуйся, жительница Сиона, ибо велик посреди тебя Святый Израилев.” (Исаия, 12:6)

“Бог” (очевидно) — “В начале сотворил Бог небо и землю.” (Бытие, 1:1)

“Крепкий” — “Крѣ́покъ укрѣпля́яй мя́ си́лою, и положи́ непоро́ченъ пу́ть мо́й” (2-я книга Царств, 22:33) (в русском переводе “Бог препоясует”, но в греческом тексте стоит “ὁ Ἰσχυρὸς” — точно переведённое славянским “Крѣ́пкий”, “Крѣ́покъ”)

Только “Безсмертный” в Ветхом Завете нельзя найти по отношению к Богу. Что и понятно: смерть — свойство смертного человека, смертной твари. Смерть Творца для древнего (и современного) иудея настолько немыслима, что не нуждается в отрицании. Самый близкий по смыслу текст, содержащий слово “безсмертный”, находим в книге Премудрости Соломона:

“Праведность безсмертна, [а неправда причиняет смерть]” (гл. 1, стих 16)

В христианской же традиции понятие о безсмертии быстро становится важным. В 1-м послании апостола Павла к Тимофею читаем:

“…завещеваю тебе соблюсти заповедь чисто и неукоризненно, даже до явления Господа нашего Иисуса Христа, которое в своё время откроет блаженный и единый сильный Царь царствующих и Господь господствующих, единый имеющий безсмертие, Который обитает в неприступном свете, Которого никто из человеков не видел и видеть не может. Ему честь и держава вечная! Аминь.”
(Глава 6, стихи 13-16)

По смыслу этих стихов послания, безсмертие имеет Бог Отец, Невидимый, Непостижимый. Но, как говорит Павел в другом месте, безсмертие через Господа Иисуса Христа (Его Распятие, Воскресение и Второе Пришествие) становится доступно, чтобы облечься в него, и верующим в Него человекам:

“Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся.
Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в безсмертие.
Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в безсмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою.
Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?
Жало же смерти – грех; а сила греха – закон.
Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!”
(1-е послание к Коринфянам, гл. 15, стихи 51-57)

Новый Завет ещё не называет Бога Безсмертным напрямую. Но во Христе вопрос смерти и безсмертия, их сотношения, предельно заостряется. Сын Божий даёт нам безсмертие, победив смерть. Смертию смерть поправ. А Источником безсмертия назван Отец.

Это “исхождение безсмертия” удивительным образом напоминает… Православное учение о том, как Дух Святый исходит от Отца (как говорится в нашем Символе Веры), и посылается к нам через Сына (“Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит” — Евангелие от Иоанна, гл. 15, стих 26). Не из-за этого ли подобия слово “Безсмертный” в Трисвятом связывается в понимании свв. отцов со Святым Духом?

Но и сам этот вопрос, и сложнейшие богословские темы, к которым я подошёл, — требуют другого уровня исследования. А также богословского образования и глубокого личного опыта благочестия, аскезы, Богомыслия. Поэтому — здесь останавливаюсь, и более не ищу ответов.

Можно было бы попытаться ещё “нырнуть” поглубже в смысл отдельных слов: “Крепкий”, “Святый”, “Безсмертный” (а значит, и “смерть”), “помилуй” (и “милость”)… Но, увы, и времени мало, и места моё “изыскание” уже занимает слишком много.

Довлеет мне, что удалось хоть отчасти заглянуть в текст Трисвятого, — и в удивлении остановиться перед безконечной глубиной, которая вдруг приоткрылась в таких привычных словах.

       

А. Куликов.