Хrт0ву кни1гу њдушевлeнную, запечатлённую тS д¦омъ, вели1кій ґрхaгGлъ чcтаz, зрS возглашaше ти2: рaдуйсz, рaдости пріsтелище, є4юже прамaтернzz клsтва разрэши1тсz.
Суббота Акафиста
Такое впечатление, что до Серова никто из русских художников 19-го века не замечал линию горизонта: это же абстракция, которой на самом деле нет! А художник должен писать правду!
Валентин Серов ответил за линию горизонта по полной, от имени всех русских художников.
Начинает он очень осторожно – это же «абстракция»! Идет от натуры: линия водной глади – уж она-то есть! (Лошадь мордой касается ее сверху – указывая, о чем тут, собственно в картине речь).
Столь же наглядна линия – край заснеженного поля. Серов пока еще «честный художник» - и поэтому полкартины слева занимает дурацкий скучный дом, крытый соломой:
Но главное в картине справа. Серов прежде всего художник, и чутье тянет его от материализма, от буквального следования натуре - к творчеству, к свободе. Поэтому главное в картине – это горизонт и лошадь (опять осторожно касающаяся его, подчеркивающая горизонт своими касаниями).
Причем эти касания двойные: оглобля касается-указывает на нижний край леса, а голова касается верхнего края – из этой двойной линии горизонта всё и выльется.
Иногда две линии - это верхний и нижний край воды, между которыми он изящно, как в рамку, вставляет изображение:
…Или край реки и дорога: Серов запирает в эти две линии фигуру лошади, дугу и голову крестьянки, подчеркивая их все теми же касаниями. Как бы показывает на нее пальцем – смотрите, как интересно!
… Или горизонт и тень под лошадями, в которые гениально вписываются единым пятном ноги, хвост, голова.. . (Имитация объема – это просто дань определенной эпохе, как и занимающий правую половину картины дурацкий сарай).
Придя к этим двум линиям, к двум планам, замыкающим в себя изображение – ближний и дальний берег – убирая все диагонали, Серов, полностью удаляет из своего изображения беду нового времени - линейную перспективу. Искусство вновь возвращается к Египту, Греции, Византии.
Серов интуитивно приходит к плоской живописи 20-го века, но делает это без революционной решительности, как бы оставаясь при этом традиционным, академическим художником. Лишь касаясь того, чего «на самом деле» нет – линии горизонта, абстракции:
В конце концов натура отпускает его, и Серов уходит к чистому творчеству, начиная работать по воображению. Линия горизонта становится уже просто частью композиции.
Можно поднять ее выше, создавая панораму событий…
…можно опустить ниже, подчеркивая величие и пафос – в зависимости от задачи.
Соединяя в своих картинах, казалось бы, несовместимое: ближний – и дальний план, Серов интуитивно нащупывает то, чем живопись была всегда, веками - в Египте, и в Античности, и в иконе: плоскость.
Плоскость, в которой линия горизонта является символом пространство. И вдруг оказывается, что это абстрактное пространство неизмеримо, бесконечно глубже, чем самое что ни на есть реалистическое – потому что видимое глазом всегда имеет предел. Это колебание от нуля (передний план) - до бесконечности (линия горизонта) даёт совсем иной простор зрительскому проживанию пространства картины.
В этом смысле Серову - художнику 19-го века - очень помогло его путешествие в Грецию.
Совмещение ближнего и дальнего, борьба с глубиной, «убийство пространства» иногда прорывается у Серова даже в сюжете: вот сейчас казаки с переднего плана прыгнут на людей заднего плана, и пространство сожмется, сделается окончательно плоским…
В этом он близок Тулуз-Лотреку. Путешествие во Францию тоже очень много дали Серову - он, наконец, освобождается от своего академизма.
Тулуз-Лотрек убивает в своих работах глубину, задирая линию горизонта выше края картины:
Серов во многом идет теми же путями, сосредотачиваясь на рисунке, который не «подготовительная часть», а самостоятельный ее элемент живописи.
Вот только при этом Серов рисует не цирк и лошадей на арене, не личные «переживания-пустяки» - художник, который всю жизнь писал царей, значительных людей, не может вдруг начать писать бомжей и певичек. Серов пытается ввести переживания, трагедию, мысль… что, в общем-то, не свойственную изобразительному искусству. Впрочем, и Тулуз-Лотрек тоже часто вводит в свое искусство совсем не живописные темы (только они у него маленькие). Но поскольку оба художника делают это гениально, то мы забываем: что там за проблемы у дрессировщика в цирке? Или кто прав, а кто виноват у Серова? Нам уже всё равно - красные или белые:
Благодаря «чистому искусству», работа перестает быть политической листовкой, но поднимается от конкретного эпизода - к мифу: миф борьбы и противостояния. В конце концов, линия горизонта становится полностью послушна Серову. Возникает единое пространство, единая плоскость: пятно, линия – то, чем является изобразительное искусство.
Это было в Египте, в Греции, в Византии, в Средневековье... Это есть сегодня, в 21-веке, это навсегда:
И очень приятно, что тут не просто «пятно и линии», а Пушкин, который тоже навсегда.
Оставаясь в рамках повествовательной традиции 19-го века, Серов доказывает, что чистая пластика, чистое искусство вовсе не противоречат большому смыслу и содержанию. Что пластическое совершенство может поднять сюжетную «литературность» до мифа.
Автор статьи - Константин Сутягин
Оригинал статьи - http://vifania.su/eto-interesno/painting/377-valentin-serov-(1865-–-1911).-nezakonchennyie-kartinyi.html
Вы должны авторизоваться, чтобы оставлять отклики.
Отклики (482)