Служба в день пророка Илии: что она говорит о конце его земной жизни?

Круг православных богослужений, его метр и ритм, следуют за круговращением времён года, за движением солнца и луны. Не просто следуют, но расцвечивают, наполняют каждый день. Обогащают новой жизнью с Богом и святыми.

В природе всё связано, далёкое и близкое. Синие звёздочки цикория в июле — и прохладные ночи в августе. Первый иней на траве — и последние стаи перелётных птиц в отяжелевшем небе. Так и в богослужении. У каждого праздника есть попразднство и предпразднство, предвестники и отголоски. Они встречаются друг с другом на глади недель и месяцев, перекликаются, плетут каждый год новые узоры смыслов. Всегда по-новому поют славу Богу, удивляются Его чудесам, делам Его подвижников. Подобно как на клёне и берёзе каждый год листва — разная, узор её не повторяется, а будущей осенью он загорится яркими цветами чуть иначе, чем прошлой...

Память пророка Илии — это один из первых предвестников Преображения Господня. Если мы вчитаемся в тексты службы в этот день, то увидим, что они устремлены к Преображению. Что главное событие в жизни пророка — не его поступки среди неверных израильтян, не его чудеса, ни даже воскрешение сына вдовы. И даже не путешествие на гору Хорив-Синай, где он, как и Моисей, встретил Бога.

Потому что в полной мере встреча Илии с Богом произошла на другой горе. На Фаворе. Там пророк встретился со своим Господом лицом к лицу. А все знамения и явления, даже Богоявления в его земной жизни, "гла́съ хла́да то́нка, и та́мо Госпо́дь" — были прообразами, предвестниками этой главной Встречи.

Речь о горе Фавор в службе возникает далеко не сразу. Только в середине утрени, в 4-й песни второго канона, и ещё не прямым текстом, говорится:
"Лице́м, я́ко зерца́лом разре́шшимся, лицу́ Христо́ву предстои́ши, пречу́дне проро́че".

Затем, в 6-й песни второго канона, уже яснее:
"...па́че у́бо у́мных чино́в возвели́чился еси́, зря Христо́во преображе́ние."

В 7-й песни первого канона разъясняется, что такое "глас хлада тонка", и что он прообразует:
"Хлад кро́ток показа́ и то́нок Го́спода тебе́, Илие́, по Бо́зе ревну́ющу Вседержи́тели, не дух бу́рен, ни трус, ни огнь страща́яй. Те́мже Иису́су кро́ткому пел еси́: благослове́н еси́, Бо́же оте́ц на́ших."

И далее там же:
"Богоявле́ния сподо́бился еси́ и проро́чества, я́коже вели́кий Моисе́й, .... Илие́ чу́дный. И, сла́вы на Фаво́ре Христо́вы зри́тель быв, пел еси́: благослове́н еси́, Бо́же оте́ц на́ших."

А в 7-й песни второго канона уже сказано, что весь подвижнический путь Илии на земле прошёл как бы в сиянии, в предчувствии будущей встречи со Христом:
"И́же Боговиде́нием осия́емь, досто́йно Боже́ственнейший проро́к был еси́, Илие́ всечестны́й, и Ваа́ловы же́ртвы отню́д упраздни́л еси́."

В 8-й песни первого канона (а тут уже начинается одна из серьёзных "вершин" утрени) речь становится совсем развёрнутой и торжественной:
"Таи́нника тя показа́ Христо́с, я́ко чистоты́ сади́теля, и де́вства Пребоже́ственное прозябе́ние на Фаво́ре Боже́ственнаго воплоще́ния, Божества́ непостижи́мый свет во Свое́й пло́ти показа́в тебе́, зову́щу: Го́спода, вся дела́, по́йте и превозноси́те во вся ве́ки."
(Здесь стоит разъяснить непростой славянский текст: "Девства прозябение" и "Божественное воплощение" — это о Христе. Пророк, за свою ревность, за труды в очищении себя и Израиля от грехов, в насаждении чистоты, удостоен видеть великий Плод этого сеяния. Встретить Бога, рождённого по плоти от Пречистой Девы — вот какой великой Чистоте он послужил!)

И в 9-й песни, которая завершает канон, в которой обычно речь идёт о главном смысле праздника, последний тропарь первого канона так воспевает о пророке:
"Открове́нне Богови́дец Фесви́тянин с Моисе́ем зрит, я́же о́ко не ви́де, и у́хо не слы́ша, и на се́рдце челове́к земноро́дных не взы́де, воплоще́нна Го́спода, на Фаво́ре Вседержи́теля."

*

А вот 9-я песнь второго канона почему-то о Преображении не говорит, и в ней вершиной жизни Илии оказывается его "вознесение на небо":
"На земли, Боже́ственный проро́че, я́ко безплотен, пожил еси́ и ны́не, на Небеса возносим, со ангельскими лики ликовствуеши; нас свыше назирай, поющих тя, блаже́нне."

Почему вдруг так? Второй канон ведь до сих пор шёл почти "в ногу" с первым? А тут такое расхождение. Ответа на этот вопрос у меня нет. Но некоторые мысли об этом месте в службе, и ещё нескольких, я постараюсь высказать ниже.

*

Остаётся ещё одно упоминание Преображения. Второй светилен по каноне, который по самому своему названию должен говорить о свете, имеет в виду, скорее всего, Свет именно Фаворский:
"На Небе́сныя круги́ о́гненною колесни́цею возне́слся еси́, ны́не твою́ соверша́ющия па́мять ве́рно назира́я, я́ко Све́та близ сый, свет мы́сленный нам дава́й."

*

Так или иначе, главный акцент службы — на Преображении Господнем. На том, что вся жизнь пророка на земле, и его взятие от земли на огненной колеснице, вели его на гору Фавор. Увидеть Христа, Бога и Человека, лицом к лицу, было конечной целью и смыслом трудов Илии. Ведь, как и у других ветхозаветных пророков, Христос был содержанием всего его пророческого служения, слов и дел.

*

Но есть в службе пророку, — по крайней мере, в некоторых стихирах и в конце второго канона, — ещё одна, иная "смысловая вершина": взятие Илии в колеснице "на небо". И она вызывает вопросы.

Один наш прихожанин обратил моё внимание на это сразу после службы. Тут важна небольшая (как кажется) деталь. В Библии, в 4-й книге Царств, если читать её по-славянски или по-гречески, мы не найдём смысла "на небо". Точный рассказ о взятии Илии с земли говорит так:
"...се́, колесни́ца о́гнен­ная и ко́ни о́гнен­нiи... И взя́тъ бы́сть илiа́ ви́хромъ я́ко на не́бо."
(4-я книга Царств, гл. 2, ст. 11)

На следующий день я прочёл на сайте pravoslavie.ru весьма содержательную и интересную статью диакона (ныне уже священника) Петра Михалёва об этом же месте Священного Писания, его переводе в синодальной Библии и в славянской, о его толкованиях православными святыми отцами — https://pravoslavie.ru/55239.html

Не прямо "на небо", но "яко на небо". Получается, несколько стихир и 9-я песнь 2-го канона службы говорят не то же самое, что славянская и греческая Библия. И противоречие тут не только с Ветхим, но и с Новым Заветом. Ведь Сам Господь сказал Никодиму в Евангелии от Иоанна:
"...никто́же взы́де на небо, то́кмо сше́дый съ небесе́ Сы́нъ человѣ́ческiй, сы́й на небеси́"
(глава 3, ст. 13)

Каких-либо слишком серьёзных выводов из этого я делать не буду. Попробую только высказать некоторые предположения о традиции, по которой пророк Илия взят прямо "на небо", как она могла возникнуть в христианском мире, и откуда проникнуть в славянскую службу на память пророка.

Отец Пётр Михалёв с своей статье подмечает: фарисей Никодим, собеседник Господа Иисуса в 3-й главе Евангелия от Иоанна, не оспаривает Его слова, что никто ещё не восходил на небо. Значит, текст и традиция понимания Библии евреями во времена Христа не говорили о взятии прор. Илии на небо. Иначе бы "контр-пример" словам Иисуса был известен всем, и уж точно фарисеям.

Такой же вывод можно сделать из трудов Иосифа Флавия — младшего современника апостолов и евангелистов, свидетеля разрушения Иерусалима. В своих "Иудейских древностях", где он пересказывает события Ветхого Завета для грекоязычных читателей, ни о каком взятии Илии на небо не упоминается. Наоборот, прямо сказано, что место его пребывания неизвестно:
"Около этого же времени исчез с лица земли пророк Илия, и никто по сей день не знает подробностей его кончины. .... Относительно Илии, равно как относительно жившего до потопа Эноха, имеются данные в Священном Писании, что они исчезли, тогда как о смерти их никто не узнал ничего точного."
(Книга 9, гл. 2. ст. 2)

То есть, в I веке по Рождестве Христове о вознесении Илии на небо иудейская традиция не знает. Значит, и ранние христиане не могли ничего подобного заимствовать в то время. Можно предположить, что в христианском мире это предание появилось позже, на Западе, благодаря латинскому переводу Библии блж. Иеронима Стридонского в конце IV века. Блаженный Иероним переводил Ветхий Завет больше с еврейского, чем с греческого языка. Он пользовался современными ему иудейскими текстами и толкованиями. Вероятнее всего, за три века в них и были внесены правки о вознесении Илии на небо. Поэтому латинская Вульгата говорит о взятии пророка просто "in caelum", "в небеса".

А на православном Востоке, где основным текстом Библии была греческая Септуагинта (перевод III века до Рождества Христова), "яко" (потерянное или "устранённое" затем в еврейском тексте) не было упущено. Приводимые о. Петром слова святых отцов утверждают смысл "яко на небо". Причём восточные отцы сразу отмечают и подчёркивают слово "яко".

Вот свт. Григорий Двоеслов, папа Римский, вынужден следовать западной традиции, латинскому тексту Библии, и поэтому говорит:
"Илия был восхищен на небо, но на воздушное, которое отлично от эфирного… так что он был отведен в сокровенную область земную..."
(Беседа XXIX, говоренная к народу в храме Св. Апостола Петра на Вознесение Господне)
То есть, западному святителю приходится различать одно небо от другого, и употреблять больше труда, чтобы передать тот же православный смысл, различие взятия Илии и Вознесения Христова.

Теперь попробуем ещё раз прочесть текст службы пророка Илии, и проследить, как и где "работают" эти две разные традиции.

1-я стихира на "Господи воззвах":
"И́же Фесви́тянина Илию́ колесни́цею о́гненною от земли́, Ще́дре, преложи́вый, Сло́ве..."
      — Тут преложение от земли, небо вовсе не упомянуто. Всё согласно с Септуагинтой и преданием восточных святых отцов.

2-я стихира:
"...на колесни́це же седя́ четвероко́нней, не́бо преежда́л еси́ странноле́пно..."
      — Небо упоминается, но речь не не о взятии на небо, а только о преезжании. "Пре-", греческое "δια-" — это "через", или даже "мимо", но никак не "на", ни "в".

Но есть ещё три стихиры, "Иоанна архиепископа", которые говорят иначе:
"...на колесни́це же о́гненней на небеса́ вознесе́ся..."
"...колесни́цею же о́гненною на небеса́ возне́слся еси́.."
"Я́же на возду́се колесни́ца тя подъе́мши огнено́сна, я́ко в тру́се, на небеса́..."
  — В одной из стихир "яко" сохранено, но отнесено не к небу, а к "трусу" (т.е., к вихрю, "сотрясению воздуха"). Вероятно, архиепископ Иоанн знал греческий текст Ветхого Завета, и держал перед глазами 11-й стих 2-й главы 4-й книги Царств. Слово "трус", — дословный перевод греческого "συσ­σεισμός" со знакомым нам корнем "сейсмо-". Но архиепископ не так "расставляет запятые". Это ведь почти классический случай "казнить нельзя помиловать". В данном случае арх. Иоанн прочёл "тру́сомъ я́ко, на не́бо."

Точно можно сказать, что "Иоанн архиепископ" — это не "Иоанн монах". Первый канон пророку написан прп. Иоанном Дамаскиным, и в греческой Минее имеет подпись "Иоанна монаха". Но прп. Иоанн Дамаскин не имел епископского сана. Зато знал греческий язык и труды святых отцов в совершенстве. И, конечно, в первом каноне нет никаких упоминаний о вознесении пророка "на небеса".

К сожалению, я пока не нашёл информации, в какой стране и городе епископствовал Иоанн-автор стихир, ни в каком веке. Ни, тем более, каково было его образование, где прошла его молодость, какие традиции его ум впитал в течение жизни. Можно, однако, предположить, что греческий язык не был ему родным, и сам он писал не по-гречески, а по-славянски (в современной греческой Минее его стихир нет). Вероятно, не был он достаточно знаком и с теми толкованиями греческих отцов, где разбирается прочтение библейского стиха об Илии "яко на небо".

Он мог быть знаком с латинской традицией, вольно или невольно быть под её влиянием. Но, возможно, ошибка в понимании текста в данном случае просто его собственная. Порядок слов в греческом языке и правила, какое слово с каким соотносится, — очень свободные. Хотя текст Библии обычно прост, не содержит таких словоплетений, как византийская поэзия, но запутаться можно и в нём. Тем более, что в старых книгах такого знака препинания как запятая часто не было. Читатель сам, опираясь на свой опыт и известную ему традицию прочтения, определял, как читать и понимать предложения без запятых.

Продолжим смотреть текст службы. Славник на "Господи воззвах", "Византиев", говорит о небе так:
"...ра́дуйся, земны́й А́нгеле и Небе́сный челове́че, Илие́ великоимени́те..."
      — Тут речи о взятии на небо нет вовсе. "Земный ангеле и небесный человече" — это обычная форма хваления почти любого святого, особенно известного подвижнической и постнической жизнью. В полном смысле "небесный" здесь, как и в случае с другими святыми, относится к жизни будущаго века.

В 1-й стихире на литии почти точно цитируется ветхозаветный текст:
"...на о́гненней колесни́це я́ко на небеса́ восхище́н был еси́, сугу́бую благода́ть Елиссе́ю оста́вль..."

Далее, в 3-й стихире на стиховне:
"И́же честно́е твое́ восхожде́ние, честны́й во проро́цех вели́кий Илие́..."
      — Просто восхождение, без указания места — в согласии со святыми отцами.

Славник на стиховне говорит о предстоянии престолу Божию... но не только ему:
"Проро́че, пропове́дниче Христо́в, престо́ла вели́чествия никогда́же отступа́еши и коему́ждо боля́щу при́сно предстои́ши; в Вы́шних служа́, вселе́нную благословля́еши..."
      — Пророк Илия предстоит престолу Божию в том же смысле, в каком предстоит ложу всякого болящего: в своих молитвах и духовном служении. Это, очевидно, не то же самое, что пребывание на небе. Речь о духовном предстоянии, а не физическом нахождении на небе.

Тропарь пророку:
"Илия́ сла́вный, свы́ше посла́вый Елиссе́еви благода́ть неду́ги отгоня́ти и прокаже́нныя очища́ти..."
      — В полном смысле, очевидно, "свыше" — это от Бога. То есть, с неба, но не от себя. А если понимать буквально, "сверху", то речь не о небе. Просто Илия был поднят вверх на колеснице и находился выше Елиссея в тот момент.

Один из седальнов после кафизм говорит:
"На о́гненную колесни́цу, я́ко на крилу́ ве́тренню, возше́д, Боже́ственный проро́че, к небесе́м пресла́вно ше́ствие днесь твори́ши..."
      — "К небесем", но не "на небеса". Это разные понятия. Направление — да, к небесам, вверх. Конечная точка пути — нет, не на небе. Т.е. здесь передан другими словами оттенок "яко на небо".

*

Особый вопрос составляют величания на полиелее. Их приводится в нашей Минее целых три (правда, мы в нашем храме очень редко служим такие службы с пением величаний). И все три величания говорят о восшествии пророка Илии прямо на небо:
"Велича́ние:
Велича́ем тя, святы́й сла́вный проро́че Бо́жий Илие́, и чтим, е́же на Небеса́ на колесни́це о́гненней, пресла́вное восхожде́ние твое́.

И́но велича́ние:
Велича́ем тя, проро́че Илие́ сла́вне, и почита́ем, е́же на Небеса́ с пло́тию, о́гненное восхожде́ние твое́.

И́но велича́ние:
Велича́ем тя, проро́че и предте́че прише́ствия Госпо́дня, Илие́ сла́вный, и чтим, е́же на Небеса́ с пло́тию, о́гненное восхожде́ние твое́."

Дело в том, что пение величаний — достаточно поздняя традиция, и есть она только в Русской Церкви. Подробнее об истории этих песнопений можно почитать в Православной Энциклопедии: https://www.pravenc.ru/text/150151.html У греков ничего подобного нашим величаниям на полиелее нет. У сербов, болгар и румын похожая традиция есть — вероятно, от них она и пришла к нам. Но и у них величания другие.

Даже в русских богослужебных книгах о величаниях мы находим не так много упоминаний. Их нет ни в старых Минеях, ни в Триоди, ни, конечно, в Октоихе. Типикон — наша главная книга по уставу богослужения — говорит о величаниях всего два раза. Первый раз — в указаниях к службе на Знамение Пресвятой Богородицы (и по её подобию поются иные службы иконам Богоматери). Второй раз — на Лазареву Субботу в храме Лазаря Четверодневного. В Ирмологии и Следованной Псалтири величания появляются начиная с XVI века.

Самым полным и авторитетным сборником величаний считается книга "Величания", изданная в Почаевской Лавре 1789 г. Из неё, видимо, и взяты величания пророку Илии, и многим другим святым, в современных русских изданиях Миней.

Но, если заглянуть в историю Почаевского монастыря, то мы обнаружим очень серьёзную вещь: в те годы, с 1713 по 1831, Лавра, её соборы и храмы, её духовные школы и типография были в руках униатов. Униаты, греко-католики, сохраняют внешний обряд и традицию православного богослужения, но канонически подчиняются папе Римскому. Богословие и духовные традиции они приняли латинские, католические. В те годы Рим осуществлял с помощью унии своеобразную "миссию" — под видом и внешностью православия распространять в Западной Руси своё влияние.

Духовным анализом униатской экспансии Рима на восток я заниматься не буду. Только предположу, что вознесение "на небо" пророка Илии в текстах величаний на день его памяти, изданных в Почаевской типографии в 1789 году, — это один из следов латинского влияния. И — латинской традиции понимания Библии, которая заметно отличается от православной греческой и славянской.

*

Вот седален по полиелеи, хотя и стоит в Минее сразу после величаний, от восточной православной традиции не отходит:
"На о́гненней колесни́це на о́блак взя́лся еси́ и во страну́ светови́дну преложи́лся еси́, о Фесви́тянине Илие́..."
      — "На облак" — да. Но никак не на небо. Расхождения нет. "Во страну световидну", без уточнения, где она, — предположение, которое вполне согласно с нашими святыми отцами.

Далее, текст 4-й песни канона мы уже рассмотрели. "Лицу́ Христо́ву предстои́ши" — это не о небе. А, вероятнее всего, о горе Фавор, куда пророк Илия приходит из той "страны световидны", чтобы увидеть лицом к лицу Свет Истинный.

В 9-й песни первого канона есть слова "неботе́чное соверши́ стра́нное ше́ствие Ду́хом". Но течь (бежать, мчаться) "по небу", или "небом" — это не то же самое, что "на небо" или "в небо". Да и в целом первый канон пророку, особенно его 9-я песнь, говорит о высшей цели пути Илии, земном или "неботечном", — на горе Фавор, пред лицем Иисуса Христа. Собственно, в этом каноне, творении монаха Иоанна Дамаскина, мы и слышим прямую речь восточных святых отцов.

*

Второй канон святому отличается особой поэтичностью, более смелыми образами и параллелями, временами даже "поэтическим вымыслом". Например, в нём есть (в той же 9-й песни) такой диалог Христа с пророком:
"На земли́ тя А́нгела позна́хом, Боже́ственный проро́че, и на Небеси́ отню́д челове́ка Бо́жия, я́коже и Сам Госпо́дь рече́: поне́же Илия́ челове́к же́сток еси́, согреша́ющу Изра́илю терпе́ти не мо́жеши, взы́ди ты ко Мне, да Аз до́ле сни́ду."
      — И тут можно было бы прочесть текст как согласный с восточными отцами и Септуагинтой. "На Небеси человека Божия" понять как аналог "небесного человека" — просто форму восхваления святых. А "взыди ко Мне" — совсем не обязательно на небо.
Но уже прочитанный нами следующий тропарь 9-й песни заставляет всё-таки понимать так, что речь идёт о небе. В нём прямо сказано, что пророк "на Небеса возносим".

*

Посмотрим, кто автор второго канона в службе пророку. В греческой Минее этого канона нет (там — другой канон, которого нет в наших книгах). А в русской Минее он подписан "творение иеромонаха Пахомия".

Вероятнее всего, канон составил Пахомий Логофет, или "Пахомий Сербин", как он иногда подписывался. Это известный церковный писатель XV века, пришедший в Новгород с Афона. Он составил или отредактировал множество житий святых и церковных служб на Руси. Всю свою жизнь после Афона он провёл, переезжая между Новгородом, Троице-Сергиевой Лаврой и Москвой, и в каждом месте очень много трудился над составлением церковных текстов по заказу великих князей, митрополитов и архиепископов.

Пахомий Логофет — один из самых плодовитых авторов своей эпохи. Подробнее почитать о нём можно на сайте Пушкинского Дома — http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=4505 . Очевидно, запрос в Церкви на людей по-настоящему грамотных и поэтически одарённых был очень и очень велик в те годы. Их катастрофически не хватало. Поэтому его постоянно "с руками отрывали", Москва у Новгорода, и Новгород у Сергиевой Лавры. Поэтому он работал одновременно над десятками житий, канонов, похвальных слов, переводов и редакций.

Такая нагрузка (очень знакомая тем, кто нёс какие-либо серьёзные послушания в Церкви в наши 1980-е и 1990-е годы) обусловила некоторые особенности стиля Пахомия. Он часто повторяет сам себя, заимствует тексты других авторов, использует простые "типовые" схемы и "заготовки" для житий. При этом часто ему приходилось писать жития святых, о которых было известно крайне мало. Тогда он задействовал фантазию и сочинял подробности, а то и целые сюжеты, о которых до него никто не сообщал.

Как церковный гимнограф он говорит витиеватым языком, с разнообразными украшениями и поэтическими приёмами. Многие его труды напоминают византийскую церковную поэзию. Всё это — и поэтическое богатство стиля, даже немного "слишком" украшенного, и не всегда сдержанная фантазия, — узнаётся во втором каноне пророку Илии. Думаю, это многое объясняет. Быть может, Илия в каноне Пахомия "унёсся на небо" как раз в таком порыве поэтического вдохновения автора. Что это случайность, а не "системная ошибка", можно увидеть и из того, что во всех остальных песнях своего канона Пахомий согласен с преданием восточных отцов.

Почти любой автор, если у него есть время и возможность, — не раз и не два возвращается к своим произведениям. Дорабатывает, исправляет, приводит всё к единству формы и смысла. Но — у Пахомия Логофета могло не найтись времени вернуться к канону пророку Илии. Новые и новые заказы, новые и новые нагрузки, по-видимому, вынудили его оставить текст "сырым". (Известно, что некоторые иные службы и жития он дорабатывал и переделывал по нескольку раз, когда появлялась возможность).

Было ли тут влияние западной традиции, прямое или косвенное, — трудно сказать. Если до монашества на Афоне Пахомий жил в Сербии или ещё где-то на Балканах, если он там родился, — то это вполне вероятно. Латинское присутствие в поздней Византии и сопредельных с ней странах в первой половине XV века было очень сильно. Быть может, от латинства Пахомий и бежал на Русь в 1430-е годы, когда готовилась Ферраро-Флорентийская уния Рима и Константинополя. Быть может, отвергнув латинство по сути, его богословие и его духовность, он невольно принёс на Русь некие следы латинской традиции, как вот "вознесение на небеса" пророка Илии.

А может быть, всё проще — Пахомию не дали поработать над каноном достаточное время, и мы видим всего лишь поэтическое увлечение, преувеличение. Которое автор исправил бы и привёл в соответствие со святыми отцами, если бы обстоятельства ему позволили.

(Наверное, стоит отметить и ещё одну вещь. Среди первых служб, которые составил Пахомий Логофет, была служба Знамению Пресвятой Богородицы, бывшему в Новгороде в 1170 г. Но именно в комментариях к службе Знамения русский Типикон впервые упоминает, что должно петься величание на полиелее. Можно высказать совсем смелое предположение: традицию величаний к нам принёс с Балкан и Афона именно Пахомий. Но я не настолько знаком со старыми богослужебными книгами, чтобы хоть как-то проследить по рукописным Минеям, Следованным Псалтирям или Ирмологиям, насколько эта гипотеза правдоподобна. Если это так — то, возможно, "вознесение на небо" пророка Илии, как во втором каноне пророку, так и в величаниях — это сознательно внесённые Пахомием слова, а не недоработка. Но тогда не было и "происков униатов" в 1789 году — по крайней мере, в тексте величаний пророку Илии.)

*

Но продолжим читать тексты службы дальше — осталось немного. В светильнах по каноне небо упоминается так:
"Свет, на о́гненней четвероко́нней колесни́це небоше́ственна тя показа́вый ору́жника, Илие́, не пожре́ вконе́ц", и далее "На Небе́сныя кру́ги о́гненною колесни́цею возне́слся еси́".
      — Мы уже встречали слово "неботечный". "Небошественный" несёт практически тот же смысл, не "на небо", а "по небу". Кроме того, Бог показывает Илию идущим по небу — это тоже согласуется с Септуагинтой и славянской Библией, с взятием пророка "яко на небо". Равно и "небесные круги" — это не само небо, а, скорее, пути солнца и звёзд. О солнце читаем во 2-й книге Ездры:
"...вели́ка земля́, и высо́ко не́бо, и бы́стро тече́нiемъ со́лнце, я́ко обраща́ет­ся на кру́зѣ небе́снѣмъ и па́ки при­­тека́етъ на мѣ́сто свое́ во еди́нъ де́нь..."
(глава 4, стих 34)
Тогда и вознесение Илии "на небесныя круги" — это сказано о путях, которыми он шествовал, а не о конечном "пункте назначения".

Нет противоречий с Септуагинтой и восточными отцами и в 3-й стихире на хвалитех:
"...на земли́ я́ко вои́стинну ю́же на Небеси́ жизнь, жи́знию су́щею в тебе́ соста́вною обогате́яся, о́трока ме́ртва твои́м вдохнове́нием воскреси́л еси́, сме́рти кроме́ на ле́та лу́чша пребыва́еши, на колесни́цу о́гненну всел еси́, на высоту́ возвыша́емь..."
      — Пророк на земле прожил свою жизнь как на небе, в постоянном предстоянии пред Богом, в послушании Его Слову, водимый Его Духом. Но возвысился он на некую высоту, а не на самое небо.

И дальше, в 4-й стихире, Германа (быть может, свт. Германа Константинопольского... но в греческой Минее этих стихир нет):
"Илия́ ревни́вый и страсте́й самоде́ржец на возду́се носи́м бя́ше днесь, всеми́рнаго таи́нник спасе́ния начина́тель. О, сла́вы честны́я, е́йже сподо́бися небопа́рный проро́к и проро́ков изря́дное удобре́ние!"
      — Пророк носим по воздуху, пророк парит по небу, или небом, но куда — не говорится. И "всемирное спасение", которое здесь упоминается, пока что начинается тайно, как прообраз. Потому что, конечно, вознесение на высоту Илии прообразует и Вознесение на Небо Иисуса Христа, и конечное спасение верных в Царстве Небесном.

5-я стихира называет Илию "небошественник" — как и раньше светилен. Противоречия нет и здесь.

Вот последняя, 6-я, стихира, говорит иначе:

"О, чудесе́! тле́нен челове́к в нетле́ние оде́яся и на Небеса́ востече́ о́гненною колесни́цею..."
      — Почему так в этой стихире, я понять не могу. Она может быть составлена тем же Германом, что и предыдущие две (но святителем ли тогда? свт. Герман Константинопольский держался традиции восточных отцов во всём, что нам известно о нём), а может, и кем-то другим. Никакого особого обозначения у неё нет. В современном греческом богослужении она тоже отсутствует. Можно предположить только одно: она появилась позднее, чем изначальная служба пророку, чем первый канон и те стихиры, которые можно найти в греческой, и в славянской Минее.

Таким образом, лишь несколько стихир из всей службы и всего один тропарь канона (и ещё величания на полиелее) говорят о восхождении Илии "на небо". Все они написаны относительно поздно. Скорее всего — не ранее XV века. Все остальные тексты службы, где упоминается о взятии Илии на огненной колеснице, говорят намного более осторожно, согласно с Писанием и толкованиями святых отцов восточной православной традиции. Пожалуй, это единственный твёрдый вывод, который я решаюсь сделать.

Ко всем остальным предположениям, догадкам, стилю и многословию составителя данного текста прошу отнестись со снизхождением.

     

А. Куликов.