Путевые заметки. Часть 7. Париж - Венеция - Москва

Конечно, съездили с Костей и Светой на кладбище Сен-Женевьев. Добрались до могилы Андрея Арсеньевича Тарковского, она самая дальняя из тех, чьему праху мы пришли поклониться, здесь посидели некоторое время, помянули усопших. Прежде молитвой. Потом лёгкой трапезой: вино, сыр, зелень, на этот случай захваченными с собою... Какие имена на надгробных крестах!.. Но имена ладно, теперь модно давать редкие имена, знаю  мальчиков и девочек: Аристарха, Марфу, двух Фрось, даже Анфима знаю... Не говоря уже об Артемиях и Даниилах. Или о Гусах (после давнишнего успеха футбольной сборной русский «ономастикон» пополнился именем «Гус», не перевелись ещё маниловы на русской земле, даёшь новых Фемистоклюсов и Алкидов!

«Фемистоклюс!" – сказал Манилов, обратившись к старшему, который старался высвободить свой подбородок, завязанный лакеем в салфетку. Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое отчасти греческое имя, которому, неизвестно почему, Манилов дал окончание на юс, но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение. 

"Фемистоклюс, скажи мне, какой лучший город во Франции?" 

Здесь учитель обратил всё внимание на Фемистоклюса и, казалось, хотел ему вскочить в глаза, но наконец совершенно успокоился и кивнул головою, когда Фемистоклюс сказал: "Париж". 

"А у нас какой лучший город?" – спросил опять Манилов. 

Учитель опять настроил внимание. 

"Петербург", – отвечал Фемистоклюс. 

"А еще какой?" 

"Москва", – отвечал Фемистоклюс. 

"Умница, душенька!" – сказал на это Чичиков. "Скажите, однако ж... – продолжал он, обратившись тут же с некоторым видом изумления к Маниловым. – Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности". 

"О, вы еще не знаете его! – отвечал Манилов: – У него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкид, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит, букашку, козявку, так уж у него вдруг глазенки и забегают; побежит за ней следом и тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Фемистоклюс!" – продолжал он, снова обратясь к нему, – "хочешь быть посланником?" 

"Хочу", – отвечал Фемистоклюс, жуя хлеб и болтая головой направо и налево. 

В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля (Гоголь. Мёртвые души)).

Нет, не перевелись Маниловы. 

Зато фамилии... Костя обратил внимание: фамилий таких теперь нет. Или почти нет. О чём это говорит? Не о том ли, что гражданская война и большевизм были-таки страшной, кровавой  селекцией? Как ни относись к красному периоду русской истории, часть России, белая её часть, была уничтожена, выбита, «выполота»... Русское кладбище в Сен-Женевьев - остров. «Остров мёртвых». Китеж. Русский ковчег... Упокой, Господи, души раб Твоих! Молимся и за тех, и  за других! И за тех, кто погибли и погребены в России, и за тех, кто умер в изгнании. Прости всем им, многие не ведали, что творили.

__________ 

На обратном пути едва не опоздал на рейс, именно в этот день вздумали чинить железную дорогу в «Шарль-де-Голль», а мы засиделись с Костей в уличном кафе, первый солнечный день за мои четыре и их со Светой шесть, Костя взялся за свой блокнот, стал там что-то чёркать, я - просто грелся... Выехал впритык, а тут ремонт, объезд, требуется временной  резерв... На стойку регистрации удалось прибежать через несколько минут после её завершения, бормотал что-то нечленораздельное, запыхавшись, на своём своеобразном английском (что-то о «подарке, который преподнесла мне Парижская железная дорога...» и прочую белиберду), мужчина позвонил куда-то и сказал на ломаном русском: фы-летите-ф-Мо́скву! 

Но "фы" летел в Венецию, и только после - в Мо́скву. 

На стыковку были 3 часа, чтобы больше не искушать судьбу поездкой в город, вздумалось провести их на берегу лагуны. Но «Аэрофлот» (именно он был перевозчиком на последнем сегменте) вдруг преподнёс неожиданный подарок (от «Аэрофлота» может ли быть что доброе? Оказалось, может!): рейс задержан на 2 часа! Значит, прилёт в Москву не в 5-м часу утра (до электричек), а в 7-м. Плюс граница-багаж, то да сё. Значит, приехать в епархию получится прямо в рабочее время, а не за два часа до (а в Москве мороз -20). Значит, можно спокойно поехать в Венецию и относительно свободно погулять по ночному городу. Поехал. Точнее поплыл. На Ал-лагуновском мотоскафе. Лагуной. Напрасно. Пути больше часу, а за окном темень и ни зги не видать. Разве только в центре города засветились городские постройки и церкви с их отражениями в канале, пристани и встречные вапоретто, мотоскафы, катера водного такси... Одно плюс - запах воды. Впрочем, вперемешку с соляркой из выхлопной трубы. 

Погулять - погулял! В одном месте счастливые молодые люди, спросили как пройти туда-то и туда-то, угостили меня вином. Выпили за Италию - «самую прекрасную страну на свете», и за Россию! - добавил от себя, - и тоже самую прекрасную! Согласились! Чокнулись пластиковым стаканчиками! Выпили! Пожелал им счастья! Они мне счастливой дороги! Дружба народов!

Отыскал, хоть и не без труда, русский приход Жен Мироносиц, почитал на пустой площади перед входом вечерние молитвы, написал записку о.Алексию, моему сокурснику по ПСТ(тогда ещё)БИ, проходящий патруль подсказал, что лучше сунуть её «вот сюда», они и сами проделали это, сунув какие-то бумажки в обе двери старинного (ему 1000 лет) Иоанно-Предтеченского (Усекновения главы) храма.  Через полчаса, торопясь к последнему автобусу в аэропорт Марко-Поло, встретил полицейских ещё раз, мы раскланялись как старые знакомые. Езды до аэропорта оказалось что-то около 20 минут.

 

Наутро приехал в епархию, вид мой был, догадываюсь, не очень свеж, о.Пётр - секретарь канцелярии с интересом меня оглядел. Из груды баночек с парижской барахолки совместно выбрали самую красивую. Для мира. (В старой орфографии: мvра).

 

<-Предыдущая часть     Читать дальше ->